Книга Песня для зебры - Джон Ле Карре

Сверившись с тетрадкой, я отобрал самое важное. На первой странице в списке, составленном от руки, перечислялись пленки, уже мне известные: апартаменты для гостей, королевские покои и так далее. Я взял себе четыре. Но что это за список, тоже от руки, в конце тетрадки? Кого — или что? — обозначала буква “С”? Что она делала в колонке, где должно стоять расположение микрофона? Может, “С” — это “Сэм”? Или “Синдикат”? Или “Синклер”? Или — тоже мысль! — “спутниковый телефон”? Возможно ли, что Филип, или Макси, или Сэм, или лорд Бринкли, или кто-то из его безымянных партнеров, или же все вместе решили записывать собственные телефонные переговоры — для протокола, для архива или в качестве дополнительной меры предосторожности? Не исключено, сказал себе я. Три пленки были помечены буквой “С”, шариковой ручкой. Схватив три чистые кассеты с полки, я накорябал на них точно такую же “С” и прикарманил оригиналы.

Следующая задача — спрятать их на себе. Во второй раз я возблагодарил небо за твидовый пиджак, который надевал с такой неохотой. Его бездонные внутренние карманы как будто специально создавались для подобных трюков. Пояс серых фланелевых брюк тоже годился для тайника, однако мои блокноты в жестких обложках, скрепленные металлическими кольцами, из-под него торчали. Я как раз задумался, куда бы их деть, когда послышался голос Филипа — его елейная светская версия.

— Брайан, дорогой, вот ты где. Мне так хотелось лично тебя поблагодарить, затем и пришел.

Он стоял на пороге в своей розовой рубашке, одной рукой опираясь на дверной косяк и непринужденно скрестив ноги в ботинках без шнуровки. Я чуть было не рассыпался в любезностях, но в последнюю секунду сообразил, что после такого напряженного дня переводчик-виртуоз должен бы казаться усталым и раздражительным.

— Рад, что понравилось, — бросил я.

— Прибираешь за собой?

— Угу.

И в доказательство я швырнул один из моих блокнотов в бумажный мешок на столе. А обернувшись, обнаружил, что Филип уже стоит рядом со мной. Может, заметил, что у меня на поясе что-то топорщится? Он протянул вперед руку, и я было решил, что попался, но он лишь достал блокнот из мешка.

— Вот это да! — восхитился он, послюнявив палец и пролистывая исчерканные карандашом страницы. — Смешно жаловаться, что для меня это все — китайская грамота. Потому как китаец в ней тоже ни черта не разберет.

— Мистер Андерсон называет это моей “вавилонской клинописью”, — заметил я.

— А вот эти значки на полях, они зачем?

— Так, пометки для себя.

— Но о чем они?

— О стиле высказывания. О подтексте. О том, на что надо обратить внимание, когда начну переводить этот пассаж.

— Например?

— Утверждение в форме вопроса. Или шутка, на самом деле таковой не являющаяся. Или сарказм. Впрочем, с сарказмом особо не размахнешься. В переводе он обычно не воспринимается.

— Просто потрясающе. Сколько же ты всего запоминаешь!

— Вовсе нет. Потому и записываю.

Филип вел себя прямо как таможенник в аэропорту Хитроу, который вытаскивает тебя из очереди прибывших, потому что ты зебра. Таможенник не спрашивает, куда ты запрятал кокаин или не проходил ли ты подготовку в тренировочном лагере Аль-Каиды. Он желает знать, где ты провел отпуск и понравилась ли тебе гостиница, а сам тем временем считывает с тебя сигналы — жесты, частоту моргания, ждет, не выдадут ли тебя нервные интонации.

— Ну что ж, я очень доволен. Ты справился великолепно: и наверху, и внизу — повсюду, — пропел Филип, возвращая блокнот в мешок. — Ты ведь женат. На известной журналистке, если не ошибаюсь.

— Верно.

— Она, говорят, красавица.

— Многие так считают.

— Вы, надо думать, чудесная пара.

— Да.

— Хорошо. Только помни: чрезмерная разговорчивость в постели порой обходится очень дорого.

И он ушел. Чтобы убедиться в этом, я на цыпочках взбежал по подвальной лестнице и еще успел увидеть, как он заворачивает за угол. Паук и его подручные все еще трудились на холме. Я вернулся в бойлерную, вынул блокнот из мешка, забрал и три остальных. Потом взял четыре новых блокнота из стопки, как следует потер обложки, пронумеровал так же, как использованные, и швырнул вместо них в мешок для мусора. Пиджак был забит до отказа, брюки чуть не лопнули, когда я запихнул два блокнота под ремень сзади и по одному в каждый карман. Несколько неуклюже я выбрался из подвала и по крытой галерее направился в относительно безопасное место — в свою комнату.

* * *

Ну вот, наконец-то летим домой! Под нами три тысячи футов, в салоне празднуют вовсю — а почему бы и нет? Мы снова стали сами собой, мы снова дружная команда, сутки назад покинувшая Лутон на том же самом безымянном самолете, и мы возвращаемся: хвост пистолетом, договор в кармане, мотивация на высоте, до победы рукой подать! Филипа с нами нет. Куда он делся, я не знаю, да мне это и неинтересно. Надеюсь, укатился обратно в преисподнюю. По проходу семенит Паук в импровизированном поварском колпаке, он раздает пластиковые тарелки, стаканчики, ножи и вилки. Следом Антон, повязавший вместо передника полотенце, тащит корзину из шикарного магазина “Фортнэм энд Мейсон” на Пикадилли, подаренную нам безымянным спонсором. За ним по пятам легко ступает здоровяк Бенни, наш кроткий великан, с полуторалитровой бутылкой почти холодного шампанского. Даже великий юрист Джаспер, на пути домой уединившийся все в том же последнем отсеке, не в силах противиться праздничному настроению. Нет, сначала он, разумеется, демонстративно от всего отказывается, но после резкого замечания Бенни и ознакомления с этикеткой на бутылке принимается уплетать за обе щеки, как, впрочем, и я: переводчик экстра-класса, блистательно исполнивший свою роль, никогда не станет портить другим удовольствие. Моя ледериновая сумка валяется в сетке у меня над головой.

— Ну как они тебе, старик? — интересуется Макси, плюхаясь рядом со мной со стаканом в руке. Он опять в образе Лоуренса Аравийского. Так приятно видеть, что наш Шкипер наконец-то пьет что-то стоящее, а не одну малвернскую водицу. Приятно видеть его раскрасневшимся, довольным и гордым.

— В смысле, делегаты, Шкипер? — предусмотрительно уточняю я. — Как они — мне?

— Думаешь, не подведут? Хадж, по-моему, слабое звено. Те двое вроде вполне надежны. Но справятся ли они за две недели?

Я обхожу вопрос о ненадежности Хаджа, обращаясь к запасу папиных афоризмов.

— Буду с тобой откровенен, Шкипер: с конголезцами самое важное — это знать, сколько ты про них не знаешь. Раньше я не мог этого сказать вслух, а вот теперь говорю.

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Шкипер, я твердо уверен, что по прошествии двух недель они придут под твои знамена, как обещали, — без обиняков отвечаю я. Ничего не могу с собой поделать — так хочется его подбодрить.

— Эй, парни! — орет Макси на весь салон. — Ну-ка выпьем за Синклера! Мы его вконец загоняли, а он и глазом не моргнул!