Книга Тайный дневник Марии-Антуанетты - Кароли Эриксон

От неожиданности у меня перехватило горло, но я все-таки сумела произнести:

– Разумеется, я помню тебя, Амели. Я помню, что тебя арестовали и посадили в Бастилию по обвинению в государственной измене.

При упоминании Бастилии парижане стали взволнованно перешептываться и уставились на Амели с выражением священного трепета на лицах. С того самого дня, когда разъяренная толпа в пригороде Фарбург Сент-Антуан захватила древнюю крепость и разнесла по камешку, с любым ее бывшим пленником обращались так, словно он был святым или героем древних легенд.

– Она героиня! – выкрикнул кто-то. – Она достойна уважения!

Амели улыбнулась и сделала еще один шаг ко мне, протягивая кокарду, которую держала в руках.

– Славные парижане освободили меня.

Все присутствующие в комнате, включая Людовика, разразились приветственными криками. Все, кроме меня. Несколько человек завопили «Долой тиранию!» и стали потрясать в воздухе сжатыми кулаками.

Когда крики стихли, мэр, который явно чувствовал себя не в своей тарелке, заявил:

– Мы выполнили то, ради чего приходили. Нам необходимо вернуться в гостиницу «Отель де Билль».

– Одну минуточку, ваша честь. – Амели не сводила с меня ледяного взгляда. – Я уверена, что, прежде чем мы уйдем, королева с удовольствием примет эту кокарду, чтобы приколоть ее к своей прическе. – И она снова протянула мне ненавистную красно-бело-синюю мерзость, но я отказалась взять ее.

– Возьмите, возьмите ее, – громким шепотом обратился ко мне Людовик.

Я стояла неподвижно, глядя на Амели с невыразимым презрением. Спустя минуту или две, которые показались вечностью, Людовик протянул руку и взял кокарду.

– Я с радостью приму ее от имени своей супруги, – пробормотал он, прищурившись и стараясь разглядеть выражение лиц делегатов. – И благодарю вас за то, что пришли ко мне.

Парижане стали один за другим выходить из комнаты, и до меня донесся приглушенный возглас «Высокомерная австрийская сучка!», а кто-то затянул гнусную песенку о «мадам дефицит».

Амели последней направилась к выходу. Подойдя к двери и невежливо повернувшись к нам спиной, она бросила на прощание:

– Благодарю вас, ваше величество, за те приятные месяцы, которые я провела в ваших застенках. А на твоем месте, австрийка, я бы продала этот проклятый камень, который ты носишь на шее, и купила хлеба для народа!

Церемониймейстеры схватили Амели, но Людовик сделал знак, чтобы они отпустили ее. Она презрительно усмехнулась, фыркнула, выходя из залы для приемов, и провела ногтями по позолоте двери, оставив на блестящей поверхности глубокие царапины.

19 сентября 1789 года.

Людовик по-прежнему наотрез отказывается уезжать и не желает слушать никого, кто пытается переубедить его. Однако он отдал приказ об усилении охраны Версаля и переброске во дворец дополнительных войск на случай нападения. Аксель уехал в Стокгольм с отчетом для короля Густава и по возвращении намеревается привести с собой несколько частей шведской армии.

Под своими окнами я слышу тяжелую поступь часовых из фландрского полка и чувствую, как несколько ослабевает моя тревога. В коридоре возле моих апартаментов постоянно несут караул солдаты королевской гвардии. Эрик тоже все время находится рядом со мной. Я рассказала ему об оскорбительной выходке Амели, а он в ответ сообщил, что после освобождения из тюрьмы Амели даже не сделала попытки повидаться с ним или детьми. Он отправил малышей к своим родителям в Вену, где они будут в безопасности. Но сам он отказывается уехать, говоря, что его место рядом со мной. Я очень тронута его верностью и сказала ему об этом.

23 сентября 1789 года.

Мы собрали последний урожай зерна и фруктов в крестьянской деревне в Маленьком Трианоне, и я отправила его лично мэру Парижа, чтобы он раздал его голодающим. Нам крайне недоставало рабочих рук, когда мы собирали его, поскольку все крестьянские семейства, за исключением одного, сбежали из дворца. Животных некому кормить, и я распорядилась, чтобы Шамбертен продал их. Мне было очень грустно и жалко расставаться со своими любимицами, коровами-рекордсменками Блондинкой и Брюнеткой. Блондинка к тому же беременна. Боюсь, я никогда не увижу ее телят.

26 сентября 1789 года.

У меня появился новый повод для беспокойства. Маркиз де ля Тур дю Пен, который делал обход часовых, охраняющих дворец, сказал, что мы должны быть абсолютно уверены в том, что все ворота, ведущие во внутренние помещения Версаля, постоянно заперты. От этого зависит наша безопасность.

Он обнаружил уязвимое место между Двором принцев и Королевским двором, где несет караул только один солдат. Охрану там нужно удвоить или даже утроить, а лояльность часовых необходимо проверять и перепроверять.

Маркиз предложил, чтобы Людовик и я с детьми переехали в Рамбулье, оборонять который намного легче. Людовик ответил, что подумает над его предложением. Маркиз предостерегает меня, что многие дворцовые слуги скомпрометировали себя и перешли на сторону взбунтовавшихся парижан. Они остаются в Версале только потому, что все-таки надеются получить причитающееся им жалованье, но как только им заплатят, сбегут из дворца. А пока что им ни в коем случае нельзя доверять.

29 сентября 1789 года.

Вчера вечером мне удалось убедить Людовика в том, что мы должны переехать в Рамбулье. Все наши вещи погрузили в повозки, чтобы можно было выехать прямо с утра. Но когда мы проснулись, мадам Турсель сообщила, что Муслин заболела, поэтому мы решили подождать несколько дней, пока ей не станет лучше.

5 октября 1789 года.

Ах, как я жалею о том, что мы не уехали в Рамбулье! Меня одолевают дурные предчувствия. Сегодня после обеда вдвоем с Луи-Шарлем мы ходили в Маленький Трианон, и он играл в гроте. Эрик позвал меня и сказал, что меня срочно призывают вернуться во дворец, там меня ждет какое-то срочное сообщение. Я подхватила на руки Луи-Шарля, который теперь, в четыре с половиной годика, весит уже изрядно, и, скользя по мху, поспешила к тому месту, где стоял ливрейный лакей, держа на поводу двух коней.

Слуга упал на колени прямо в грязь – недавно начался сильный дождь.

– Ваше величество, – начал он высоким, напряженным голосом, – дворец подвергся нападению. Меня прислал маркиз де ля Тур дю Пен с просьбой к вам возвращаться немедленно. Они закрывают ворота, чтобы нападающие не ворвались внутрь.

Мы сели на лошадей, слуга посадил к себе в седло Луи-Шарля, и мы помчались галопом под проливным дождем к мрачной громаде дворца, скрытого туманной пеленой падающей с неба воды. Солдаты фландрского полка окружили стены.

Когда мы подскакали ближе, я вдруг подумала, как же они смогут стрелять из своих пушек и мушкетов, когда все пропитано сыростью? Аксель рассказывал мне о трудностях, с которыми он и его люди столкнулись во время американской войны, пытаясь стрелять в плохую погоду.