Книга Дамы и господа - Людмила Третьякова

На каменьях под копытом,

На горе под колесом,

Иль во рву, водой размытом,

Под разобранным мостом.

Когда Полторацкую вытащили из-под обломков оп­рокинувшегося экипажа, она была изувечена так, что «все кости ее были поломаны на куски и болтались, как орехи в мешке».

Агафоклея Александровна выжила, но отныне, в совсем еще нестарых годах, оказалась прикованной к постели: ни руки, ни ноги ее не слушались. Можно себе представить тра­гедию человека, лишь недавно изумлявшего своей энергией всю округу, а теперь оказавшегося в положении младенца, которого кормят с ложки. Только невероятная жажда жизни, интерес к ней и воля, какой даже среди мужчин отмечены единицы, позволили Полторацкой выиграть этот поединок с судьбой.

Она продолжала управлять и домом, и огромным хозяй­ством, лежа в постели, к которой, словно к центру ее Твер­ской империи, приходили люди, чтобы получить оценку хозяйки и распоряжения на дальнейшее.

Кровать Полторацкой, если в том была надобность, выносилась туда, где шли работы, убирался урожай, шло строительство, и хозяйка таким образом была в курсе всего, что творилось вокруг.

Сила ее воздействия на людей оставалась прежней, никто не смел ослушаться, ни взрослые сыновья, ни доче­ри-невесты.

У Полторацких было 22 человека детей. Видимо, у Ага­фоклеи Александровны не только характер был железным, но и здоровье. Ее детство прошло без учителей и гувернеров. Эти упущения она в отношении собственного потомства решила исправить. По свидетельствам современников, мо­лодые Полторацкие получили прекрасное воспитание, были людьми вполне светскими, владели европейскими языками, знали литературу, музицировали. О многом говорит их круг общения. Это Г.Р.Державин, Н.А.Львов, Н.М.Карамзин, В.П.Стасов. Большая дружба связывала Полторацких и с А. С. Пушкиным.

Дети Агафоклеи Александровны могли бы стать очень бо­гатыми людьми. Вероятно, их мать понимала, насколько этого мало для жизненного успеха, и, не жалея денег, отправляла сыновей учиться за границу. Дмитрий Полторацкий, напри­мер, блестяще окончил Штутгартский университет, служил при русском посольстве в Лондоне, а потом, имея, видимо, материнские склонности, завел «образцовое хозяйство», ко­торое славилось и за пределами Тверской губернии.

Петр Полторацкий служил при русском посольстве в Швеции. Один его брат возглавлял Монетный двор в Петербурге, другой — оружейный завод в Петрозаводске. Среди сыновей Агафоклеи Александровны был и предводи­тель тверского дворянства — на эту должность избирались люди только с безупречной репутацией.

Примечательно, что при деспотических замашках ма­тушки все барышни Полторацкие вышли замуж по любви. Например, одна из дочерей Агафоклеи Александровны Елизавета пять лет дожидалась разрешения матери жениха на брак: будущая невестка казалась ей — и справедливо! — не слишком родовитой.

Зная, что мать любит настоять на своем, и желая обе­зопасить себя от возможных осложнений в выборе жени­ха, девицы Полторацкие иной раз пускались на хитрость. Присмотрев себе суженого, заводили с матерью разговор, отзываясь о нем с насмешкой и пренебрежением:

— Ох уж, этот N., маменька — сущий медведь. И зачем только вы его к нам пригласили? Ни обращения не знает, ни танцев, молчит себе, будто воды в рот набрал.

— А вам вертопрахов подавай, чтобы ваше приданое за картами тут же и растрясли, — отзывалась из шелко­вых подушек дальновидная мать. — Мне так, напротив, N. по душе. Умен, не болтун, нрава спокойного — чего еще надо-то? Третьего дня из Твери родня наша дальняя приезжала, так говорила, что он у нас из-за тебя только и бывает.

— Очень нужно…

— Вот и нужно! В девках хочешь остаться? У нас в округе-то женихов негусто. Столичного же к себе не пущу — обдерет как липку, да и был таков. Ты слышишь ли, что мать говорит?

— Лучше в девках остаться.

— Ах, дура! Ну, смотри же у меня, коли N. не будет то­бою привечен: взглядом ли, разговором… Понятно тебе?

Для полноты картины всхлипнув, влюбленная дочка с покорностью отвечала:

— Воля ваша, маменька. Разве я вас ослушаться осме­люсь? Как скажете, так и будет.

* * *

Знаменитая Анна Петровна Керн, пушкинское «чудное мгновенье», была дочерью одного из сыновей Полторацкой — Петра Марковича. В своих воспоминаниях она оставила несколько живых картинок огромного дома в Грузинах и дополнила портрет его знаменитой хозяйки.

Будучи совсем маленькой девочкой, Анна испытывала к своей бабушке те же чувства, что и другие, — страх и вос­хищение. Однако эта кроха уже понимала, что бабушка — личность совершенно особенная, ни на кого не похожая. «Это была замечательная женщина», — писала она.

Кто-то из обитателей дома рассказал Анне то, что она сама помнить не могла. Родившись ребенком весьма крик­ливым, она этим очень раздражала своего отца. Бабушка, желая дать ему поспать ночью, подошла к колыбели (это было еще до несчастья с экипажем) и взяла малютку на руки. Выйдя на крыльцо дома, она поскользнулась, выронила но­ворожденную из рук и сама упала на нее, едва не придавив. Кто знает, не с этого ли случая началась особая бабушкина любовь к Анне…

Когда девочка стала подрастать, Агафоклея Александ­ровна посылала за Анной карету, девочку привозили к ней, она забиралась на бабушкину кровать, та рассказывала ей всякие истории, угощала дорогими конфетами из бонбоньер­ки, обтянутой шелком, и совала в карманы платьица девочки скомканные ассигнации.

«Я этими подарками несколько возмущалась и все от­носила маменьке. Мне стыдно было принимать деньги, как будто я была нищая, — вспоминала Керн о бабушкиных затеях. — Раз она спросила у меня, что я хочу: куклу или деревню? Из гордости я попросила куклу и отказалась от деревни. Она, разумеется, дала бы мне деревню».

Не раз Анна становилась свидетелем головомоек, кото­рые бабушка устраивала своим сыновьям. Она осыпала их проклятьями и называла Пугачевыми.

Особенно доставалось отцу Анны, Петру Марковичу. И было за что. Получив от матери большое наследство — деньги, имение, 700 душ крепостных, он имел страсть пус­каться в коммерческие предприятия, которые неизменно кончались крахом.

Жалея свою кроткую невестку и внучат, бабушка воз­мещала понесенные убытки, но через какое-то время совер­шалась новая губительная сделка, или, как тогда говорили, «спекуляция».

Жертвой бесконечной вереницы отцовских чудачеств в конце концов оказалась и Анна, все приданое которой пропало, как она деликатно выражалась, «по неаккурат­ности» отца.

Забегая вперед, скажем, что, опасаясь за будущность детей своего добрейшего, прекрасного характера, непутевого сына, Агафоклея Александровна перед смертью завещала каждому из детей Петра Марковича весьма значительное состояние.

Правда, по милости своих родных Анна Петровна не воспользовалась им и полвека жизни провела в отчаянной нужде.

Керн писала, свидетельницей какой ужасной сцены стала, когда Полторацкая узнала, что из-за очередной «спекуляции» сын пустил по ветру деревню со 150 душами крепостных. Вызванный в Грузины для объяснения с мате­рью Петр Маркович в качестве громоотвода взял с собой жену и дочку.