Книга Дамы и господа - Людмила Третьякова

На зависть соседям Полторацкая расширяла свои вла­дения, скупала земли не только в Тверской губернии, но и в весьма отдаленном Оренбургском крае.

От услуг управляющих она решительно отказалась. И правильно сделала. Нередко именно им беспечные дворяне, не имевшие охоты заниматься «прозой жизни», были обязаны своим разорением. Передав добро в чужие руки, они в конце концов оказывались в долгах. Так получилось, например, у Пушкиных: их управляющий открыл свой магазин на Невском, а им самим приходилось экономить на свечках.

Полторацкая не давала себя обманывать. Она приду­мала способ, при котором крупное воровство можно было легко обнаружить. В каждой принадлежавшей ей деревне, как это было принято, она назначала старосту, но долго он на одном месте не засиживался: хозяйка переводила его в другое имение. Его же избу занимал староста из соседнего села. Таким образом, по количеству перевозимых сундуков и мешков из амбаров достаточно точно можно было опре­делить степень его честности.

Конечно, все требовало неусыпного хозяйского глаза, сметки, да и просто чисто физической выносливости. За день надо было побывать в самых разных местах, и далеко не всегда выручал экипаж. Иной раз Агафоклея Александ­ровна, предпочитавшая обо всяком деле судить самолично, возвращалась в свой дом едва ли не замертво.

Нянька парила ей ноги, мазала медом и обвертывала сначала лопухом, а потом холстиной. «Лежи, красотуля, — говорила она хозяйке. — До завтрева все отойдет — хошь опять бежи».

Часто наезжавший в Грузины супруг Полторацкой ни­чем особенным не запомнился. В воспоминаниях о здешней жизни он почти не фигурирует. Видимо, особого веса в семье «полковник воспевательной музыки» не имел.

Конечно, женщины, подобные Полторацкой, были редки. И не случайно она, незнатная, жившая в захолустье, далекая от той «большой истории», которая вершится в столицах, стала одной из героинь фундаментального труда великого князя Николая Михайловича Романова «Знаме­нитые россияне».

В этой книге тверская помещица соседствует с фельд­маршалами, выдающимися государственными деятелями, царями, царицами и их сподвижниками.

«Умная и даровитая, — писал великий князь об Агафоклее Александровне, — она обладала железным харак­тером и необычайной деловитостью, так что, начав с неболь­шого хозяйства, сумела составить значительное состояние — в 4000 душ, имела много винокуренных и других заводов и держала на откупе почти всю Тверскую губернию».

Конечно, путь к процветанию оказался небыстрым и тяжелым. Порой даже опасным.

С оборотистой предпринимательницей однажды случи­лась неприятная история. Она составила на себя подложное завещание от имени своего дальнего родственника. Откры­лось дело. Наказание за такие дела по законам Российской империи полагалось суровое. Ей грозила каторга.

Можно только гадать, какими силами и средствами кра­савице удалось вывернуться из железной хватки правосудия. Но потрясение оказалось чрезвычайно сильным и подвигло Агафоклею на неожиданный шаг: она дала зарок никогда больше не брать в руки пера и не нарушала его всю жизнь. В конце концов Полторацкая разучилась писать и читать. Все домашние, родные и знакомые думали, что она неграмотна.

Однако единоличное управление весьма разномастным, раскиданным на большие расстояния хозяйством ни на день не прекращалось. Полторацкая завела секретаря, принимала его подробнейшие отчеты и «со слуха» давала распоряжения. Обмануть ее было трудно: имея большой практический опыт и блестящую память, она держала в голове десятки цифр, множество мельчайших сведений о состоянии дел, придумы­вала и воплощала в жизнь все новые и новые экономические проекты, каким-то удивительным образом находя для их исполнения дельных, инициативных людей.

Несомненно, Полторацкая обладала умом, намного превосходящим то поле деятельности, которое ей было предоставлено обстоятельствами.

Агафоклея Александровна боготворила Екатерину II. При всей несоизмеримости их положений «царица тверского края» чувствовала душевное родство с той, что восседала на троне Российской империи.

У Полторацкой в ее спальне, отделанной с невиданной в этих краях роскошью, висело два изображения: Спасителя и Екатерины II.

О Спасителе она говорила: «Это мой друг и винокур». Ну «друг» — понятно, а «винокур»?.. Видимо, эта при­чудница считала, будто ее весьма прибыльное и уж никак не похожее на чудо занятие винокурением некоторым об­разом напоминало известный по Библии факт превращения Иисусом Христом воды в вино.

Что же касается императрицы, то Полторацкая спала и видела лично с нею познакомиться. Она настаивала, чтобы муж, всякий раз рассказывавший ей о счастье лицезреть Екатерину в Петербурге, каким-нибудь образом помог осу­ществиться этой мечте. И действительно, Марк Федорович в 1785 году заручился согласием ее величества посетить Грузины на пути из Вышнего Волочка в Москву.

И вот произошел один из тех редких случаев, когда фор­туна повернулась к «царице тверской губернии» спиной.

Императрицу уверили, что дорога в Грузины коротка и приятна, но первые же ухабы, привычные для местных жи­телей, заставили императорскую карету двинуться дальним путем. Одно к одному: кто-то из обиженных Полторацкой подал на нее челобитную. Настроение у Екатерины пада­ло, и в довершение всего по приезде в Грузины ей забыли вынести, как это полагалось, свежее молоко, которым она утоляла жажду.

Разгневанная императрица даже «не вошла в дом» и укатила восвояси.

…Весть о смерти Екатерины в 1796 году потрясла Полторацкую. Она тут же отправила в Петербург свое доверенное лицо с приказанием, не считаясь ни с какими затратами, приобрести хоть что-нибудь из гардероба им­ператрицы. И действительно, Агафоклея Александровна стала обладательницей екатерининских сорочек, кофт, белья, чулок, которые теперь носила.

«Вполне подчинив себе мужа и детей… Полторацкая являлась единственною властительницею и решительницею судеб своего многочисленного потомства; все члены ее семьи трепетали перед нею; ее строгости, властолюбию, а подчас и жестокости не было границ».

Малейшее отступление от воли хозяйки каралось немед­ленно и беспощадно. Это испытали на себе родня и домо­чадцы и куда как хорошо прочувствовали на своих спинах крепостные. Недобрая молва о притеснениях, творимых ею, выбралась за пределы Тверской губернии. Н.М.Романов об этом сообщает так:

«Рассказывали, что при воцарении Александра I в сто­лице пронесся слух, что государь, прослышав про тиранство „Полторачихи“, приказал публично наказать ее на лобном месте и что сама она, находясь в то время в Петербурге, сидела раз у открытого окна и, видя толпы бегущего народа, спросила: „Куда, православные, бежите?“ Ей отвечали: „На площадь, смотреть, как Полторачиху будут сечь“, а она со смехом кричала им вслед: „Бегите, бегите скорей!“»

Так или иначе, но Полторацкая была наказана, и нака­зана жестоко.

В одной из многочисленных поездок по России Агафоклею Александровну настигла беда, довольно нередкая при езде на лошадях да по плохим дорогам. Иногда путешес­твующие в каретах, кибитках, колясках платили жизнью за недостаточную опытность возницы. Не вернуться из поезд­ки имелось немало причин, о чем в «Дорожных жалобах» писал Пушкин, опасаясь погибнуть: