Книга Тебе, Победа! - Кирилл Мошков

В девять утра с тропинки, шедшей мимо фактории, выехали на северную дорогу. За факторией, в холмах, остался город князя Лорино. В половине десятого взглянули на факторию в последний раз - даже отсюда, за три с лишним километра, было видно, как блестят лужи вокруг лопнувшего водяного резервуара - и въехали в густой, по-осеннему тихий лес, обступавший северную дорогу.

Дорога была хорошая: двухметровой ширины полотно, толстой подушкой усыпанное белым мелким гравием. Кюветы были чищеные, кусты начинались не меньше чем в десятке шагов за кюветами - видно было, что за дорогой хорошо ухаживают. По обе ее стороны поднимались невысокие холмы, поросшие лесом.

Сосны и еще какие-то хвойные, но осыпавшиеся к зиме деревья составляли основу этого леса. Были еще деревья с темными, жесткими широкими листьями - видимо, вечнозеленые. В подлеске густо росли мелкие по пояс, колючие кусты, по осени красиво усыпанные блестящими, будто лакированными красными ягодами. Ягод этих Эвис трогать не велел, сообщив, что достаточно двух, чтоб съевшему "память пропели".

Столь близко к городу дорога была довольно оживленной. Навстречу то и дело тянулись крестьянские возы, а то и купеческие обозы. Видно, Лорино было княжеством небедным: крестьяне вид имели сытый, путникам почтение оказывали без раболепства, но и без излишней гордыни. Купцы же ехали с многочисленными работниками и с охраной. Охрана то и дело дружески салютовала Эвису, купцы приподнимали круглые кожаные шляпы, вьючные баданы фыркали под грузом.

Обедали в деревне. Постоялого двора тут не было, был трактир, в котором кормили обильно, но не разнообразно: мясная похлебка с бобами, кислая капуста, тушеное мясо.

Такое же меню оказалось и в следующем трактире, километрах в двадцати пяти к северу. Там и заночевали. Все постояльцы должны были спать в одном большом гостевом зале. Как выяснилось, местные обычаи позволяли девушкам ночевать в одном помещении с мужчинами - надо было только поставить нечто вроде ширмы, два шеста с натянутой занавеской под названием "ночник". Трактирщик "ночник" поставил, Ирам и Клю устроились за ним, и местная нравственность была удовлетворена.

Ночевали в компании с каким-то почтенным купчиной с севера, его приказчиком и двумя охранниками. Приезжие улеглись на огромных охапках свежей соломы, недалеко от очага. Усталый Йон, едва распустил ремни и лег, мгновенно заснул, а Реми, которому не спалось, стал вполголоса беседовать с купчиной-северянином, оказавшемся на соседней охапке соломы. Того интересовали новости из Лорино (он уже слыхал о прибытии подкреплений к "зеленым убийцам"), Реми же спрашивал о дороге: выходило, что купец все десять перегонов от Ветаулы проехал спокойно, но ведь это же было до прибытия свежих сил противника.

Ирам и Клю тоже не сразу заснули - долго шепотом болтали. Обе одобряли Эвиса, не одобряли баданов - Клю за тупость, Ирам за неэстетичность; обе хихикали над Богусяком, который за два сеанса связи в день дважды передавал им персональные приветы, и обе жалели Йона, который к вечеру стер-таки кожу на внутренней стороне бедер, хотя и ехал на самом размеренном и тупом бадане.

Что же до Эвиса, Даги и Тамора, то они сели в углу за стол перекинуться в карты по маленькой, составив с двумя коллегами-северянами партию сложной местной игры под названием "пятерной выгребай".

В половине первого ночи Эвис расплатился: он с Дагой проиграл Тамору и одному из северян по четыре медных шанда; те, правда, продули раздающему - второму северянину - по серебряному полулонду. Кинув на стол монетки, проводник встал и застегнул ремень:

- Пойду баданов гляну.

Дага, Тамор и северяне потихоньку, чтоб не будить спящих, полезли на солому, подкладывая мечи под голову и укрываясь плащами, а Эвис сунул меч в ножнах за пояс, накинул плащ, потянул дверь на себя и вышел.

На улице было морозно: наступала зима. В лужице у конюшни под ногой слабо хрустнул тонкий ледок. На дворе в будке сонно, вполголоса гавкнул пес, гавкнул и замолк. Эвис потер уши: холодно. Заглянул в конюшню, там чавкали и сопели баданы: девять своих... семь купеческих... четыре хозяйских, все верно. Вышел опять. В безмерной выси холодно мигали звезды.

Эвис стоял, задрав голову; холод лез под бороду, по шее, под плащ, а он все стоял. Манили его звезды. Природная скромность не давала ему расспрашивать нанимателей об их жизни, но, о Клови учитель, как хотелось Эвису, сыну Пеннеги, слушать и слушать их разговоры о дальних мирах, хоть по полслова жадно ловить, умащивая в голове!

Эвис, сын Пеннеги, страстно мечтал хоть раз, хоть одним глазком взглянуть ну хоть на что-нибудь из этой беспредельной шири. Из бесед с мастером Богусяком он знал о Галактике куда больше, чем мог знать обычный парень из городского второго податного сословия, закончивший благодаря достатку отца храмовую пятилетнюю школу. Космопорт, Пантократор, Земля, Луна, Телем, Кальер, Новое Солнце - для него это были не просто слова. Больше, чем слова. Он сознавал, что его понятия об этих вещах, скорее всего, совершенно фантастические: учитель Клови говорит - "тысячу книг ты прочтешь о водопадах, но приблизишься к познанию, лишь увидев водопад, услышав его и почуяв его водяную пыль". Он сознавал также, что его страсть к звездам греховна для хелианина, которому полагается беречь редкостный дар своей жизни и, если повезет, дарить его новому хелианину. Но, о Клови учитель, как ему хотелось презреть долг хелианина - или, скажем, отложить его на время! Как хотелось уподобиться иноземцам, греховно не берегущим жизнь из-за крайнего многоплодия своих рас! Не в том уподобиться, чтобы чужую жизнь губить или свою не беречь; в том уподобиться, чтобы не сиднем сидеть - пусть на древней, прекрасной, обустроенной Родине, но, о Свет, на такой знакомой, такой одномерной, такой простой и наизусть вызубренной!

Быть может, мне и одного путешествия хватило бы, в тысячный раз думал Эвис. Вернулся бы или осел где-нибудь еще. Миров много. Как мастер Богусяк говорил? Открыто почти сто миллионов планетных систем; изучено около ста пятидесяти тысяч систем; есть семьдесят две тысячи планет, которые пригодны для освоения; из них всего девятнадцать тысяч семьсот - "земного типа", то есть такие, как Хелауатауа; человек побывал на всех девятнадцати тысячах семистах; поселения есть на одиннадцати тысячах ста семи, и число это растет сейчас примерно на три-четыре в год; а капитально заселено общим счетом три тысячи восемьсот сорок две. Во! Как молитву запомнил! Эвис усмехнулся. И из этих тысяч всего на девятнадцати люди не с Земли прилетели, а Богом на этих планетах созданы. Все их Эвис помнил: Хелауатауа, конечно; Ашдол, откуда астлины; Нзобатх, где люди чернокожи и не любят чужаков; Новая Голубая Земля, куда полторы тысячи лет назад переселили несчастных мбакры, чья родная планета потом сгорела во вспышке новой звезды; Эмари Банго, где оранжевое небо; Эгвеллагвелла и все остальные...

Эвис нашел на небе яркую звезду во главе созвездия Щита; по-здешнему ее именуют Доброглаз, потому что ее созвездие покровительствует врачебному делу и вообще всякому бережению жизни; это - Солнце, самая близкая звезда. Возле нее - невидимые отсюда Земля и Луна, и Марс, и Пояс Земли-Большой... Хорошо, сегодня ночь темная - все три Толимана в закате! Зима потому что, зимой всегда так... А на полпути отсюда к Солнцу - Космопорт, но его не видно, он сам не светится - не звезда ведь.