Книга Вечера с Петром Великим - Даниил Гранин

…Но себя и не забывал. Где только мог, исхитрялся найти барыш. Брал по-крупному. Надеялся на свою близость к царю, выпрашивал без стеснения.

…Неизвестно, как бы обернулось дело под Полтавой, если б Меншиков не рванул кавалерией, всеми полками не ударил. Шведы в лес, он за ними, те сдались, он тут же, не мешкая, повернул на резервный шведский корпус, в самый крайний момент угадал, врезался в гущу, под ним три лошади убило, погнал шведов, рассеял их, генерал за генералом ему сдавались.

Кавалерия Меншикова поспевала повсюду. Это его полк в начале боя заметил, как во мгле перед рассветом, крадучись, приближались к лагерю шведы.

…Не терпел ни у кого быть под началом. Интриги плел, интригами устранил фельдмаршала Огильви. Государь пригласил того еще в 1703 году командовать армией, а Меншиков стал наговаривать царю на шотландца, обвинял его чуть ли не в измене.

…А в погоню за отступающими шведами, за Карлом, ринулся кто — Меншиков со своими драгунами! Преследовал их по пятам, настигал «бегучих». 16000 сдались ему в плен! Петр тогда промедлил, а Меншиков его уговорил времени не терять, преследовать отступающих из-под Полтавы и чуть-чуть не схватил Карла XII, такие были пироги.

…Всех раздражала заносчивость его, других, таких же худородных, он не терпел. Судачили о его богатствах, наградах, подсчитывали, сколько у него десятин земли, завидовали. Но ведь работал без устали, день и ночь.

…Убеждал Петра, что никто лучше его, Меншикова, не справится. «Напрасно государь приближает к себе Ягужинского, он польских кровей, ему Россия мачеха, он меня не заменит». Прямо так, по-наглому, напирал. Представить себе не мог, что какой-нибудь Остерман заменить его способен, и ведь прав был, мерзавец, так, чтобы на все стороны, по всем оказиям, никто не мог с ним тягаться. Никто, кроме государя, первенство его не признавал, пожалуй, единственный, перед кем он искренне склонялся.

Битву при Калише он выиграл, показал, что и без наемных иноземных генералов побеждать умеем. Странно, но чем больше он следовал за Петром, тем больше обретал себя. С юных лет он появился при Петре, не имея ни связей, ни прошлого, ни воспитания, он приблизился к Петру, будучи никем, подражал ему в чем мог, пытался угнаться за его мыслью, перенял его стремительную походку, отпустил петровские усики, но вдруг обнаружились его собственные дарования, а затем и пороки. Неизменной оставалась его верность Петру, верность была его девизом, сущностью его служения, его оправданием, Петр служил Отечеству, Меншиков Петру.

У древних греков деньги открывали дорогу к власти, в России власть открывала дорогу к деньгам. Пока шла война, Меншиков храбро воевал, не очень-то думал о наживе, так, прихватывал попутно, но после Полтавы загребать принялся жадно, насытиться не мог, сколько ни получал от царя, все было мало. К тому же еще доносят, что завел счета в Лионском банке и Амстердамском. Это зачем? От этих заграничных счетов шел холодок.

…Изо всех сил старался подражать роскоши французских, английских аристократов. Насмотрелся заграничной жизни и у себя завел пажей, камер-юнкеров, камергеров, напялил на них шитые золотом синие мундиры, на башмаках золотые пряжки, ноги в шароварах с золотыми стрелками.

Обеды готовили повара, выписанные из Парижа. Сервизы золотые. Винные погреба огромны, как в немецких замках. В Летний дворец к государю отправлялся через Неву на ялике, выложенном внутри зеленым сукном с тисненой кожей, снаружи раззолоченном, не то что Петр, который плыл на простой лодке. Мостов через Неву не было. За князем следовала флотилия. Зимой впереди его саней скакали верховые, разгоняя народ. В праздники выезд Меншикова представлял торжественное шествие. Карета запряжена шестеркой лошадей, убранных малиновым бархатом с серебряными кистями. Впереди музыканты в расшитых кафтанах с золотыми позументами по швам, в цветных шелковых чулках. Позади отряд драгун.

Слуги Меншикова были разодеты куда шикарнее царя. Когда Петр появлялся во дворце князя в своих чиненых башмаках с медными пряжками, в кафтане из грубого сукна, уже порядочно потертом, чулки штопаные, треугольная фетровая шляпа, — его вид никак не вязался с пышностью княжеских покоев.

— Мне шиковать не из чего, — говорил он. — Жалованье у меня небольшое, а за государственные доходы я отчитываюсь Господу Богу, тратить на себя не могу.

Пышность Меншикова была все же азиатской, слепящей глаза. Не сравнить ее было с утонченным вкусом шереметевского дома, где собирались ученые люди столицы на вечерние собрания. Убранством и просвещенным весельем отличался дом Кантемиров, там блистала его молодая жена, первая красавица города. У Меншикова на высоких спинках кресел был выткан герб хозяина с княжеской короной с девизом «Virtute dure comite Fortuna», что означает: «Ведет доблесть, сопутствует удача».

А в его жалобах комиссии была своя правда: дворцом его государь пользовался часто, приемы, балы, праздники устраивал. Иностранных особ потчевал винами французскими, итальянскими, кухня во дворце была богатейшая, Меншиков не скупился, учинял фейерверки, катание по льду, охоты, представления. Все шло за его счет. Оттого, может, и считал себя вправе возмещать свои расходы из казны.

Смерть царевича Алексея была выгодна Меншикову: как он ни любил Петра, но все же прикидывал наперед — здоровье царя пошатнулось, если что случится, наследницей может стать Екатерина, значит, власть у князя останется, еще прибавится. Казалось бы, интерес имел, на самом же деле никак не подталкивал Петра. В чем тут дело? «Смею утверждать, — сказал Молочков, — что вопреки всем расхожим мнениям в глубине души Меншиков был добрый человек, и с годами сердечность его росла. Петр ожесточался, а он мягчел. Приходилось скрывать свои чувства, но когда-нибудь это проявится».

Следствие комиссии Василия Долгорукова царь не останавливал, канцелярия неукоснительно старалась. На чашу правосудия ложились все новые улики, а вот на ту чашу, где были ратные подвиги Меншикова, его генерал-губернаторство, ничего не прибывало.

Корзину с орденами и шпагой Петр поднял, взвесил, сказал: «Тяжела, но золото, тобой наворованное, наверное, неподъемно».

Свалилась на пол серебряная медаль за Нотебург. Петр подхватил ее, прищурясь, рассмотрел, перевернул, был он на ней кудрявый, в доспехах, совсем юнец. После взятия крепости пировали, Данилыч привел двух сестричек, несколько дней с ними гуляли, играли голышами в бане, в темноте — «угадайка».

Эта серебряная медалька растрогала Петра.

К чему Меншикову были его сокровища, чего ради рисковал, не мог остановиться, хапал и хапал, обогнал уже всех дворцами, драгоценностями, выездами. Добился себе князя с добавкой — светлейший, получил герцога Ижорского, фельдмаршала, действительного тайного советника, генерал-губернатора Санкт-Петербургской губернии. Фельдмаршал — наравне с Шереметевым. Когда тот почил, стал главным полководцем России. Превзошел всех приближенных и званиями, и положением. От зависти наговаривали, что мальчишкой пирогами торговал, что подкидыш. Русский человек чужим здоровьем болен.