Книга Миф о вечной любви - Лариса Соболева

– Тихо, тихо, тихо… Здесь все свои… Это полиция… Не бойся, дай мне пистолет… Хорошо… молодец…

В то же время Крайний, уложивший голову Лели себе на колени, переговаривался с Ваней:

– Разожми ей руки… М, черт, ножевое! Ванька, пощупай пульс…

– Пульса нет…

– Ну, как нет?! – взбеленился Крайний, щупая запястья и шею Лели. – Как нет! Должен быть… должен… Есть! Вызывай машину! Реанимационную! Скажи, если не успеют, я их сам… прикончу!

Он огляделся. В углу лежал мужчина – Юрий Петрович не ошибся, но сейчас это его не радовало. Над мужчиной склонился командир группы захвата, вот он выпрямился и констатировал:

– Труп.

Жаль! Труп убийцы без показаний – это проигранная игра.

Юрий Петрович усталости не ощущал, он двужильный, в сущности, в экстремальной ситуации у любого человека активизируются запасные ресурсы, и он с легкостью переносит дикие перегрузки. У него хватило сил сесть за руль, и он предложил Олесе отвезти ее домой. Она была вялой и молчаливой, Крайний не приставал к ней, но у ее дома ему все же удалось растормошить женщину:

– Ну, не переживайте так.

– Что мне будет?

– Слава богу, вы в норме, – рассмеялся Крайний больше для вида. – Только адекватный человек беспокоится о будущем. Что будет? Суд это рассмотрит. Конечно, государственный обвинитель станет настаивать на превышении самообороны, но на то он и обвинитель. Вы неосмотрительно поступили…

– Я боялась, – не дала ему договорить Олеся. – Не знала, чем все кончится и что ему надо.

– Что же он требовал?

– Я должна была выйти за него замуж.

О боже! Неужто история в стиле «ля мур»? У Крайнего глаза стали круглыми, он был обескуражен, пожал плечами, недоумевая:

– Первый раз слышу о таком мотиве.

– А-а-а, – протянула Олеся, горько усмехнувшись, – вы думаете, это он из-за большой любви ко мне? Нет. Абсолютно нет. Им руководила злоба, он хотел заменить Рудольфа на всех предприятиях – вот его цель. У него не было никаких перспектив, а тут одним махом месть и обогащение. Леля жива?

– Жива, но в чрезвычайно тяжелом состоянии, ее сразу в операционную доставили. Как это произошло?

Бедняжка Олеся всхлипнула, но сдержать слезы у нее не получилось, да и слез как таковых уже не хватало:

– Я даже не поняла. Зачем она поехала за мной? Я же просила ее… Он услышал, как она оступилась, там же все вперемешку… камни, доски, кирпичи, стекла… И метнулся на шум, притащил Лелю… Ей не надо было сопротивляться, за это она получила удар ножом… А я… я вытащила пистолет… и… и выстрелила. От страха… Он попятился, врезался спиной в стену… У него такие страшные глаза были… я второй раз… Потом вы… Не могу, не могу!

– А пистолет где взяли?

– В кабинете Рудольфа. Обычно он брал с собой пистолет, на этот раз забыл.

Она плакала, размазывая слезы по щекам грязными руками. У женщин слезы – неплохая защита от стресса, разумеется, в умеренном количестве. Крайний дал ей носовой платок и сообщил, как ему казалось, радостную новость:

– Глеба завтра отпустят.

– А я вам говорила, что не он, – напомнила Олеся.

– Все было против него, но убийца сделал нам подарок, подкинув статуэтку. Кстати, Олеся, а зачем вы с Глебом встречались? В парке, кажется?

– Угу. Давила меня вина, хотелось от нее избавиться, ведь Глеб мне не чужой человек. Думала помирить его с Руди…

– М-да, сейчас в парке хорошо, – мечтательно произнес Крайний. – Осень. И желто-оранжевый беспредел. (Олеся отреагировала на сравнение осени с беспределом коротким смешком.) Люблю посидеть в кафешке под открытым небом… Вы какую забегаловку предпочитаете в парке?

– Никакую, там везде травят. Пойду я? Спасибо вам, Юрий Петрович.

От нее он прямиком поехал в больницу, его беспокоила Леля, которая сейчас находилась на грани жизни и смерти. Если б можно было вложить в нее часть своей силы…

Михайлов звонил регулярно – Санька не брала трубку, но эсэмэски от него читала: «Ответь!», «Когда тебе надоест дуться, черт возьми?», «Ты можешь меня выслушать?», «Почему тебя нет на работе?!!»

Во дает, капиталист! Потому что она больше не работает у него, сам пусть ремонтирует свой транспорт. На балконе Санька сняла одежду Глеба, понюхала и снова бросила в стиральную машину, проворчав:

– Ну и въелся запах тюрьмы! Попробую еще раз постирать.

– Выветрится, – заверил Глеб, с наслаждением допивая кофе.

– Готов? – она появилась на кухоньке. – Поехали.

Машину вела она, ведь Глебу нужно время, чтоб в себя прийти, – шутка ли, сидеть в тюрьме за чужое преступление и знать, что не выйдешь оттуда никогда! Она была сосредоточенна и серьезна, Глеб заметил, что в ней появились новые черты, например замкнутость… Нет, не замкнутость, а сдержанность… Но Санька и была сдержанной, может, собранность? Глеб так и не подобрал точное определение, какой же стала сестра жены, и решил не мучиться.

– Следак сказал, своей свободой я обязан тебе, – с благодарностью произнес Глеб.

– Глупости, – отозвалась она. – Куда мне до дедушки. Господи, как я счастлива, что теперь ты будешь слушать зудение Жанны: апельсины несладкие, яблоки не кислые и это бесконечное «хочу, хочу, хочу»…

– Что-то счастья не вижу на твоем лице, – заметил он. – Санька… А я счастлив. И обещаю…

– Не надо обещать. Все запомнил? Тогда выметайся, приехали.

Жанна осталась верна себе: увидев Глеба, надулась, его руки, обнимавшие ее, сбрасывала и бухтела:

– Две недели от тебя ни слуху ни духу, пропал, как будто его никогда и не было! Это как называется? Не трогай меня, я рассержена…

Глебу удалось ее обнять, теперь они надолго застыли. Санька вышла на воздух, села на скамейку – похолодало здорово, она поежилась и застегнула куртку до шеи. Просигналил мобильник, это прислал очередное сообщение Михайлов. Оказывается, он оплатил еще десять дней пребывания Жанны в больнице. Щедро расплатился за ночь, урод.

Палата у Лели была отдельная, на этом настоял Крайний, впрочем, ее родственники в состоянии оплатить весь этаж, они наняли сиделку, которую следователь выпроводил. Юрий Петрович пришел ближе к ночи, поставил на тумбочку у изголовья цветы и наклонился к Леле:

– Ну, как вы?

– Очень противно. Не выношу запах больницы.

– Я подежурю ночь, если вы не против? – улыбался он.

– Не против, если вы принесете мне сигаретку.

– Не, не, не! Этого я не сделаю никогда.

– Тогда уходите.

– И этого не сделаю.

Крайний придвинул стул, сел на него, поправил халат на плечах и снова улыбнулся. Этой женщине не повредило и тяжелое ранение, бледность ей к лицу, без косметики она трогательна и прелестна. Юрий Петрович залюбовался Лелей, она в ответ фыркнула, явно догадываясь, какие мысли будоражат воображение пожилого следователя, и потребовала: