Книга Пандора - Энн Райс

«Мы слишком тесно связаны кровью, – объяснилМариус. – Я тоже никогда больше не прочту твои мысли. Мы вынужденывернуться к словесному общению, как смертные, только наши ощущения бесконечноострее; временами между нами будет возникать холодная, как северные льдины,отчужденность, а в иные моменты внезапно вспыхнувшие чувства понесут нас поволнам пылающего моря».

В ответ на его слова я лишь скептически хмыкнула.

«Ты меня ненавидишь, – тихо и с раскаянием продолжалон, – потому что я охладил твой экстаз, отнял у тебя твою радость, твоиубеждения. – У него был искренне несчастный вид. – И все это я сделалв самый счастливый миг твоего превращения».

«Откуда такая уверенность, что ты его охладил? Я все равномогу основать для нее храмы, проповедовать ее культ. Я новообращенная. Я тольконачала».

«Ты не восстановишь ее культ! – сказал он. – Вэтом я могу тебя уверить! Ты никому о ней не расскажешь, не скажешь, кто она игде хранится, и никогда не создашь хотя бы одного пьющего кровь».

«Ого! Жалко, что Тиберий, обращаясь к сенату, говорил нестоль уверенно».

«Тиберий всю жизнь хотел заниматься в гимназии на Родосе,ходить в греческом плаще и сандалиях и философствовать. Вот почему, используя всвоих целях его лишенное любви одиночество, люди менее одаренные обретаютвозможность действовать».

«Ты что – пытаешься меня просветить? Думаешь, я этого незнаю? А тебе вот не известно, что сенат не станет помогать Тиберию править.Риму нужен император, которого можно любить и боготворить. Твое поколение,поколение Августа, за сорок лет приучило нас к правлению аристократов. Непытайся поучать меня в политике как последнюю дуру».

«Я должен бы сознавать, что ты все понимаешь, – сказалМариус. – Я помню тебя еще девочкой, и уже тогда ты обладала несравненнымиспособностями. Твоя преданность Овидию и его эротическим произведениям, умениевоспринять сатиру и иронию – такую утонченность не часто встретишь. Истинноримский склад ума».

Взглянув на него, я отметила про себя, что с его лица тожестерта печать определенного возраста. Теперь я получила возможность в полной меренасладиться его обликом: квадратные плечи, мощная прямая шея, неподражаемоевыражение глаз под красивой формы бровями… Мы превратились в своего родаскульптурные портреты самих себя, искусной рукой высеченные в мраморе.

«Знаешь что, – сказала я, – даже несмотря насокрушительную лавину высокопарных фраз, которую ты на меня обрушил, словно яжажду твоего одобрения, я по-прежнему люблю тебя и прекрасно знаю, что мыостались одни, что мы связаны друг с другом брачными узами, – и отнюдь неощущаю себя несчастной».

Он явно удивился, но ничего не сказал.

«Я экзальтированная, ожесточившаяся беглянка, и мое сердцеразбито, – продолжала я. – Но мне бы очень хотелось, чтобы ты неразговаривал со мной так, словно твоя основная забота состоит лишь в моемпросвещении и образовании».

«Я вынужден так говорить! – ласково ответил он. Неголос – сплошная доброта. – Это действительно моя основная забота. Если тысможешь понять, что принесло с собой крушение Римской республики, если тысможешь понять Лукреция и стоиков, осознать это в полной мере, ты сможешьпонять и нашу истинную сущность. Но только так – и не иначе!»

«Я, так и быть, прощу тебе это оскорбление, –откликнулась я. – У меня нет сейчас настроения перечислять всехпрочитанных мной философов и поэтов. Равно как и излагать свое мнение по поводууровня нашей поздней застольной беседы».

«Пандора, я отнюдь не собирался тебя оскорблять! Но Акаша –не богиня. Вспомни свои сны. Она – сосуд, заключающий в себе бесценную силу.Сны дали тебе понять, что ею можно воспользоваться, что любой бессовестныйкровопийца способен передать другому кровь, что она – своего рода демон,носитель нашего общего могущества».

«Она же может тебя услышать!» – гневно прошептала я.

«Конечно может. Вот уже пятнадцать лет я – ее хранитель. Мнепришлось бороться и с ренегатами, приходившими с Востока, и с пришельцами изафриканской глуши. Она знает, кто она такая».

За исключением серьезного и задумчивого выражения лица,ничто не выдавало его истинный возраст. Мужчина в расцвете сил – именно так онвыглядел. Я пыталась противостоять его ослепительному великолепию, трепету ночиза его спиной, но мне так хотелось отвлечься…

«Ну и свадебный пир у нас, – сказала я, – мненужно поговорить с деревьями».

«До завтра они никуда не денутся», – возразил Мариус.

Перед моими глазами проплыло ее последнее видение, яркое,окрашенное экстазом: вот она берет с кресла молодого фараона и рвет его вклочья… Я увидела ее до этого откровения, в самом начале забытья, – онабежала по коридору и смеялась…

Мне в душу медленно закрадывался страх.

«Что случилось? – спросил Мариус. – Доверься мне».

«Когда я пила ее кровь, я видела ее маленькой смеющейсядевочкой».

Я рассказала о свадьбе, о дожде розовых лепестков, остранном египетском храме, полном обезумевших верующих, и в довершение всего –о том, как она вошла в покои маленького царя, чьи советники предостерегали егоотносительно ее богов.

«Она сломала его, как деревянную игрушку. Она сказала:„Мелкий царек, мелкое царство“».

Собрав со стола свои странички, я описала последний сон оней, ее крики и угрозы выйти на солнце и уничтожить непослушных детей. Ярассказала обо всем, что видела, о многократном переселении моей души.

Сердце мое нестерпимо болело. По мере того как я продолжаласвое повествование, для меня все более очевидными становились ее уязвимость иопасность, заключенная в ней. Наконец, я рассказала, как написала о своихвидениях по-египетски.

Я устала и искренне жалела, что моим глазам вообще открыласьэта жизнь.

Меня вновь охватило острое, тотальное отчаяние тех ночей вАнтиохии, когда я рыдала, била кулаками о стены и втыкала в грязь кинжал. Аесли бы она не бежала со смехом по коридору? Что значил этот образ? А маленькиймальчик-царь, беспомощный перед ее силой?

Без труда подведя черту под своим рассказом, я ждалауничижительных замечаний Мариуса. Терпение мое было на исходе.

«И что все это по-твоему значит?» – ласково спросил он ипопытался взять меня за руку, но я ее отняла.