Книга Настанет день - Деннис Лихэйн

— Дело в том, — сказал Джек, — что, если вы работаете семьдесят пять часов в неделю и еще пятнадцать-двадцать часов играете в бейсбол, догадайтесь, на что у вас уже не останется сил?

Бейб пожал плечами.

— На забастовку, мистер Рут, — произнес Ларкин. — Вы чересчур устанете, чтобы бастовать или хотя бы задумываться о своих трудовых правах.

Бейб потер подбородок, чтобы они поверили, будто он обдумывает это. На самом-то деле он просто надеялся, что они уйдут и оставят его в покое.

— За рабочего! — провозгласил Джек, поднимая рюмку.

Другие — а Рут заметил, что вокруг собралось уже девять или десять человек, — тоже подняли рюмки и прокричали:

— За рабочего!

Каждый, в том числе и Рут, сделал изрядный глоток.

— За революцию! — крикнул Ларкин.

Доминик проговорил: «Прошу вас, джентльмены», но его слова потонули в гомоне посетителей, дружно повскакавших с мест.

— Да здравствует революция!

— За новый пролетариат!

Они выкрикивали все новые и новые тосты, и Доминик, отчаявшись водворить порядок, забегал вокруг, наполняя им рюмки.

Пили за товарищей в России, Германии и Греции, за Дебса, Хейвуда, Джо Хилла, за народ, за великую солидарность рабочих всего мира. Ура!

Когда они не на шутку распетушились, Бейб потянулся за своей шубой, но Ларкин загораживал сиденье, воздев руку с рюмкой и возглашая очередной тост. Рут посмотрел на их лица, сияющие от пота и одержимости, а может, и чего-то большего, чем одержимость, чего-то такого, чему он не мог подыскать название. Ларкин повернулся, и Рут увидел в просвет край шубы, снова начал к ней тянуться, а Джек ревел: «Долой капитализм! Долой олигархию!» Бейб запустил было пальцы в мех, но тут Ларкин случайно оттолкнул его руку. Бейб вздохнул и возобновил попытки.

А потом с улицы зашли шестеро парней. Они были в приличных костюмах и могли бы в другое время показаться вполне почтенными людьми, но сейчас от них так и несло алкоголем и злобой. Бейб только глянул им в глаза и сразу понял: сейчас начнется заваруха.

Коннор Коглин, черт побери, был сегодня совсем не расположен миндальничать с террористами. Да он вообще, черт побери, был зол, но на террористов — особенно. Только что те выиграли дело в суде, вообразите. Девять месяцев расследования, больше двух сотен показаний под присягой, шесть недель процесса — и все это ради того, чтобы депортировать одного откровенного галлеаниста по имени Виторио Скалоне, который сообщал всем и каждому, что намерен взорвать здание сената штата во время очередного заседания.

И тем не менее судья решил, что этого недостаточно для депортации. Он посмотрел со своего возвышения на окружного прокурора Сайласа Пендергаста, на Коннора Коглина, помощника окружного прокурора, на Питера Уолда, помощника окружного прокурора, и объявил:

— Хотя некоторые выражают сомнение, что окружной суд имеет право прибегать к депортационным мерам, в данном судебном заседании обсуждается другой вопрос. — Он снял очки и холодно воззрился на шефа Коннора, добавив: — Здесь рассматривается вопрос, совершал ли обвиняемый какие-либо деяния, которые можно охарактеризовать как государственную измену. И я не вижу никаких доказательств, которые подтверждали бы, что его действия не были лишь пустыми угрозами в состоянии алкогольного опьянения. — Он повернулся к Скалоне: — Согласно Закону о шпионаже, это также является тяжким преступлением, молодой человек, и я приговариваю вас к двум годам тюрьмы. Шесть месяцев предварительного заключения вам засчитаны.

Итак, всего полтора года. За государственную измену. На ступенях суда Сайлас Пендергаст смерил своих молодых помощников столь испепеляющим взглядом, что Коннор понял: серьезных дел им не увидеть еще тысячу лет. Униженные, они шатались по городу, заглядывая в один бар за другим, пока не забрели в отель «Касл-сквер», а там… а там — эта хрень.

Все разговоры с их появлением прекратились. Их встретили нервными снисходительными улыбочками, и Коннор с Питом Уолдом прошествовали к стойке. Они заказали бутылку и пять рюмок. Бармен выставил заказ. Никто не проронил ни слова. Коннор обожал это — молчание, которое воцаряется перед дракой. Тишина стояла такая, что слышно было, как бьются сердца. Товарищи Пита и Коннора присоединились к ним у стойки, наполнили свои рюмки. Скрипнуло кресло. Пит поднял рюмку, окинул взглядом всех, кто был в баре, и произнес:

— За окружного прокурора наших Соединенных Штатов.

— Правильно! — крикнул Коннор; все выпили и снова наполнили рюмки.

— За депортацию! — объявил Коннор, и его спутники хором подхватили тост.

— За смерть Влада Ленина! — завопил Гарри Блок.

Возле Коннора вдруг оказался высокий темноволосый тип, настоящий красавчик.

— Привет, — сказал он.

— Иди на хрен, — отозвался Коннор и осушил рюмку; вся его компания захохотала.

— Давайте будем благоразумны, — призвал высокий. — Давайте это обсудим, а? Вы, должно быть, удивитесь, насколько во многом наши представления совпадают.

Коннор оторвал взгляд от стойки:

— Угу.

— Все мы хотим одного и того же, — заявил этот симпатяга и похлопал Коннора по плечу.

Коннор подождал, пока тот уберет руку.

Он налил себе еще и повернулся, чтобы посмотреть ему в лицо. Он подумал о судье. Об этом предателе Виторио Скалоне, который выходит из здания суда, и в глазах у него усмешка. О Норе, которая то сочувствует ему, то ни с того ни с сего становится отчужденной. Порой кажется, что она его любит, а порой она смотрит на него так, словно он — малыш Джо и заслуживает разве что подзатыльника или поцелуя на ночь в щечку. Он видел перед собой ее глаза — непроницаемые. Непостижимые. Всегда что-то в себе таящие. Как будто смутно его различающие. Да и всех вокруг тоже. Одно исключение — когда она смотрит на… на Дэнни. Осознание пришло внезапно. Его словно кто-то полоснул бритвой по глазам.

Он с улыбкой повернулся к долговязому красавчику, выплеснул ему рюмку прямо в роскошную черную шевелюру и боднул в лицо.

Когда этот белобрысый и веснушчатый ирлашка выплеснул свое пойло на Джека и вмазал тому лбом в морду, Бейб попытался стащить шубу с сиденья и удрать. Впрочем, он знал, что первое правило драки — в первую очередь врезать самому здоровенному. А самым здоровенным тут был он. Поэтому Бейб даже не удивился, когда получил табуретом по затылку и кто-то обхватил его сзади за плечи и повис у него на спине. Бейб бросил шубу и завращался волчком, и тут какой-то парень, влепив ему табуретом по заднице, вдруг как-то странно на него поглядел и произнес: «Черт. Вылитый Бейб Рут».

Услышав это, тип у Бейба на спине ослабил хватку, и Рут, разбежавшись, перебросил его через стойку, прямо башкой в бутылки, что стояли за кассой.

Бейб двинул ближайшему и тут сообразил, слишком поздно, но с полным удовлетворением, что это плюгашка Джин, и плюгашка Джин крутанулся назад, замахал руками, перевалил через кресло и стукнулся задом об пол. В зале, похоже, было с десяток большевиков, некоторые — приличных габаритов, но зато на стороне тех, других, была ярость. Бейб видел, как конопатый одним ударом уложил Ларкина, мигом перешагнул через него и нанес другому прямой в шею. Бейб вдруг вспомнил единственный совет, полученный им от отца: никогда не связывайся с пьяным ирлашкой.