Книга Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз - Фредерик Дар

Месье Феликс спускается в круг света и крови, чтобы оказать помощь зверю. Поднимает свою худосочную руку в защиту обезумевшего животного. Смерть кровавому человечеству! Позор кровожадным безумцам!

Мы кричим в один голос «Фели-и-и-и-и-икс», сколько есть мочи! Но он не слышит. Он отрезан от мира, как все идущие на смерть. Он уже добрался до первого ограждения, его отделяет от арены только коридор, где суетятся помощники.

— Берта! Чёрт возьми! Сюда, немедленно! — кричит Берю.

Ибо в наших рядах начинается цепная реакция. Толстуха рванула вслед за своим эталонным мэтром (месье Феликс родом из Бретея[72]). Она хочет спасти ему жизнь, чего бы это ни стоило! Не дать проткнуть его как сосиску! Таких людей, как Феликс, надо беречь. Хранить в стерильных местах, защищённых от радиоактивности, от налогов, от шума и всего прочего. Содержать на пансионе, холить, смазывать жиром, благославлять как свору охотничьих собак. И она идёт по вопящим рожам, огромная в своём шикарном красном платье в стиле Карменситы. У мужиков на её пути выпадают глаза. Они даже забыли про выход пикадоров. Они видят, как на их головы вдруг сваливаются два огромных окорока в черных трусах! Им кажется, что мир неожиданно погрузился в темноту. Короче, не Фатима. Еще бы, Испания и Португалия из кожи лезут, чтобы быть к ней поближе.

— Да она чокнулась, с…, п…, в три б… м…! — сыпет многоточием Берюрье, срываясь с места.

Теперь уже приходится спасать благоверную. Он дорожит Бертой! Овдоветь через рога не ассоциируется у него со справедливостью.

Началось шествие. Теперь уже дорожка образовалась среди зрителей, словно след от детского хоровода на пшеничном поле. Появились отметины из помятых соломенных шляп, пригнувшихся голов, вытянутых кулаков.

Есть! Месье Феликс на арене. Он бежит к пикадору, который вонзает свою пику в плечо быку. Кровь брызжет гейзером, алая, блестящая, сверкающая как жизнь, как Испания… Дымится на солнце.

Мы не слышим, что говорит Феликс. Он тянет за рукоятку пики, чтобы выдернуть её из животного. Он болтается как хоругвь на мощном древке. Парни из скуадры бегут, окружают его, хватают его. Хотят увести, но он упирается!

Цепляется за пику! Лошадь пугается и скачет галопом. Пика сломалась. Феликс висит на обломке. Волочится по светлому песку арены. Взбешенный бык, всё ещё с железом в загривке, бросается им вдогонку. Тореадоры пытаются завладеть его вниманием, тряся плащом, но ему по барабану. Фердинанд не понял намерений месье Феликса, он хочет его достать, насадить на рога, разрисовать ему кожу, превратить в швейцарский сыр, растерзать, сделать кашу из преподавателя истории. Скотство у животных в том, что иногда они ведут себя как люди. Крупнорогатый обманулся в намерениях Феликса. Он решил, что щуплый напал на него. Ярость бьёт у него из ноздрей. Он вот-вот настигнет его, проткнёт его! Есть! Нет! Чудо: на площадке появилась Берта. Бандерильеро пытается поймать её за платье, но Толстуха делает отчаянный рывок, и муслиновая ткань рвётся. Нет больше обшивки в тыльной части. Берта осталась в одних трусах. Она показывает задницу благородной Испании. Страсть рождает героизм. Эта добрая женщина, которая в обычные дни не смогла бы взять за ошейник даже собаку, хватает быка за хвост.

— Оле! — вопит толпа.

Удивлённый бык делает крутой поворот. Берта шмякается в центре арены. То, что осталось от платья, задралось до плеч.

— Оле! — вновь кричит народ.

Неразбериха всё больше и больше. Пикадоры в отвращении вновь принимаются за своё. Матадор в ещё большем отвращении выходит и начинает выдолбываться. Альфонсо Тавире-Тагонзес известен во всей экс-империи Карла Пятого. Он похож на музыкальный автомат в своем костюме, который горит красным и фиолетовым светом. Он хочет умертвить животное побыстрее, закончить церемониал, пока арену очищают от смутьянов. Он трясёт мулетой перед носом у быка. Зря старается! Животное пропускает гражданских лиц первыми. Роя копытами землю, он пытается пощекотать ляжку мадам Александра-Бенуа Берюрье остриём своего рога.

— Отстаньте от меня! — вопит Берта.

Прибегает Феликс, которому удалось отцепиться.

— Хороший! — говорит он быку, протягивая руку дружбы. — Хороший! Котик, котик! Умница! Кис, кис!

Я не знаю, доводилось ли вам убедиться в этом, но боевые быки терпеть не могут, чтобы их называли котиком. Ударом головы наш решил отправить преподавателя в сторону луны. К счастью, худой препод не попал на острые рога зверя, а застрял между ними. Он не может освободиться, у него руки зажаты вдоль тела.

— Подождите, я здесь! — кричит Берю.

Рассказ требует времени, но в действительности всё происходит очень быстро.

Знаменитый Альфонсо Тавире-Тагонзес считает, что на площадке собралось слишком много посторонних, и хочет вмешаться. Берю валит его в песок одним тычком. После чего занимается своим другом Феликсом. Вр-ран, мощным рывком он его отрывает. Бык, недовольный тем, что с него сняли головной убор, собирается напасть на него, но Пухлый хватает его за велосипедный руль. Битва гладиаторов, друзья мои. Схватка исполинов. Кто возьмёт верх, монстр или животное? Чудовище или бык? Боже, как красив этот поединок, как он ужасен, как по-римски! Толпа встаёт! Молчит, гробовая тишина охватила Малагу. Слышно только сопение Берю и дыхание животного.

Матадор поднялся, пьяный от бешенства. Он не желает оставаться в стороне (он уже там побывал) и прёт на Берю с видом матамора[73], что бывает часто у матадоров. Он выдает ему длинную фразу на испанском. Берю не полиглот, он отвечает пятью французскими буквами. Матадор поддевает нашего друга остриём шпаги. Нехорошо он поступает по отношению к человеку, который держит быка за рога. Толпа свистит! Матадор не унимается. Не отпуская противника, Берю бьёт ногой по светящемуся костюму. Может быть, Альфонсо и вызывал обморок у маленьких нежных принцесс, но это не мешает ему самому уйти в отключку.

Теперь Александр-Бенуа может заняться быком. То отступая, то наступая, он вынуждает этого сына коровы пригнуть голову. Сворачивает её. Бык мычит. Берю не испытывает жалости к этой скотине, который позволил себе пощекотать ляжки его благоверной перед восемью тысячами трёхстами девяносто двумя зрителями. Он упирается, напрягается. Вены на шее вздуваются толще моих рук. То, что было быком, падает на колени.

— О, ля! — вздыхает толпа.

Берюрье наседает. Ужасный рывок обеими руками, как дергают руль, чтобы объехать пьяного или сбить жандарма!

— Мамэхх! — выдаёт бык.

И рушится со сломанными шейными позвонками.

— Олллллле-е-е-е-е-е! — орёт толпа.

— …е, е! — добавляет один заика.