Книга Ферма трупов - Патрисия Корнуэлл

Уэсли молчал, переваривая сказанное. Конечно, идея была такой ужасающей, что о ней не хотелось даже думать.

Связь начала прерываться. Я чувствовала, что разговор начинает выводить Бентона из себя, потому что обсуждать такие вещи по сотовой связи недопустимо.

— Но зачем? — протрещало в трубке. — Что ему там понадобилось?

Я знала, что это было. Я не сомневалась в этом ни минуты.

— КАИН, — ответила я. Линия молчала.

16

В Ричмонд я вернулась, уже не ощущая зловещей тени Голта у себя за спиной — у него были дела и противники поважнее меня. И все же, едва переступив порог дома, я снова включила сигнализацию и не расставалась с револьвером даже в ванной.

В начале третьего я поехала в больницу. Люси добралась до моей машины, сама крутя колеса инвалидного кресла. Я порывалась взяться за ручки и довезти ее, как подобает любящей тетушке, но она не желала, чтобы ей помогали. Однако едва мы приехали домой, как она сдалась моим заботам, послушно отправилась в постель и теперь дремала там, полусидя в подушках.

Поставив на плиту кастрюлю, я взялась за зуппа ди альо фреско — суп со свежим чесноком, который много лет служил на холмистых равнинах Брисигеллы пищей для детей и стариков. Этот суп да еще равиоли с тыквой и каштанами сейчас были именно тем, что нужно. В гостиной пылал огонь, воздух наполнился чудесными ароматами, и настроение у меня сразу улучшилось. Правду сказать, если я долго не готовила, дом становился каким-то нежилым, заброшенным. Мне даже казалось, что он начинал грустить.

Под угрожающе нависшим небом я отправилась в аэропорт встречать сестру. Мы давно не виделись, и я не сразу узнала ее. Впрочем, она при всякой нашей встрече выглядела по-новому. Дороти была на редкость непостоянна, чем отчасти объяснялось то, какой невыносимой она иногда становилась, и имела привычку все время изменять прическу и стиль одежды.

Сейчас, уже под вечер, я стояла в терминале, пытаясь угадать знакомые черты в лицах пассажиров, сходивших с трапа самолета. Дороти я узнала только по форме носа и ямочке на подбородке — их достаточно сложно изменить. Она перекрасила волосы в черный цвет и уложила их так, что они покрывали голову словно шлемом. Глаза скрывались за огромными очками, а на шее свободно висел ярко-красный шарфик. Ноги обтягивали модные бриджи и высокие ботинки на шнуровке. Она подошла и чмокнула меня в щеку.

— Кей, как я рада тебя видеть. Что-то ты какая-то усталая…

— Как мама?

— Ну, ее суставы, ты же знаешь. На чем ты приехала?

— Взяла машину в прокате.

— Да уж, я еще сразу подумала, как ты теперь без своего «мерседеса». Я просто не представляю себя без своего.

У самой Дороти был «Мерседес-190Е», который она заполучила, когда встречалась с одним полицейским в Майами. Автомобиль, конфискованный у наркоторговца, за бесценок продавали с аукциона. На темно-синем кузове со спойлерами красовался выполненный на заказ рисунок.

— У тебя есть с собой багаж? — спросила я.

— Только ручная кладь. С какой же скоростью она неслась?

— Люси ничего не помнит.

— Ты не представляешь, что со мной было, когда раздался твой звонок. Боже! У меня просто сердце остановилось.

Пошел дождь, а зонт я прихватить не догадалась.

— Такое нельзя понять, пока не ощутишь сама. Вот этот миг — страшный, ужасающий миг, когда еще не знаешь, что произошло, но чувствуешь, что с тем, кого любишь, случилась беда. Надеюсь, ты недалеко припарковалась. Может быть, мне лучше подождать здесь?

— Мне придется выехать со стоянки, заплатить и сделать крюк, чтобы вернуться за тобой, — предупредила я. Машина была совсем близко — я видела ее отсюда. — Пройдет десять — пятнадцать минут.

— Ничего-ничего, обо мне не волнуйся. Я побуду внутри и выйду, как только ты подъедешь. Мне еще надо наведаться в дамскую комнату. Как, наверное, удобно, когда о некоторых вещах уже не нужно беспокоиться.

В дороге она вновь вернулась к этой теме.

— Ты принимаешь гормоны?

— Для чего?

Дождь разошелся, крупные капли барабанили по крыше, словно там металась стая каких-то мелких зверьков.

— Из-за возрастных сдвигов.

Дороти достала из сумки полиэтиленовый пакет и захрустела имбирным печеньем.

— Каких сдвигов, о чем ты?

— Ну, ты знаешь — приливы, перепады настроения. У одной моей знакомой началось, едва ей сравнялось сорок. А ведь так важно всегда оставаться бодрой и жизнерадостной.

Я включила радио.

— Еда в самолете была просто ужасной, а ты знаешь, как я себя чувствую, если не перекушу. — Она съела второе. — Всего двадцать пять калорий, и я позволяю себе не больше восьми штучек вдень. Надо будет остановиться и купить еще. И конечно, яблок. Тебе так повезло, что у тебя нет проблем с весом. Впрочем, думаю, занимайся я твоей работой, я бы тоже не страдала излишним аппетитом.

— Дороти, нам надо поговорить насчет клиники в Род-Айленде.

Она вздохнула.

— Я так переживаю за Люси.

— Курс рассчитан на четыре недели.

— Даже не знаю, смогу ли я смириться с мыслью о том, что девочка просидит там столько времени одна, взаперти. — Она забросила в рот очередное печенье.

— Боюсь, придется, Дороти. Положение очень серьезное.

— Вряд ли она согласится. Ты же знаешь, какой она бывает упрямой. — Она на минуту умокла, размышляя. — Что ж, наверное, и правда стоит попробовать. — Она снова вздохнула. — Может, они там и кое-что другое исправят.

— Что еще они должны исправить, Дороти?

— Кей, я просто не знаю, что делать. Не могу понять, как с ней такое случилось. — Она ударилась в слезы. — Ты не представляешь, какой ужас, когда твой ребенок становится… таким. Как будто что-то однажды пошло не так. И уж конечно, дело здесь не в семье. В чем, в чем, а в этом меня точно винить нельзя.

Я выключила радио и взглянула на нее.

— Да о чем ты? — В который раз я поразилась, насколько же она мне неприятна. Просто не верилось, что мы с ней сестры, — я не видела между нами ничего общего, кроме того, что у нас одна мать и когда-то мы жили в одном доме.

— Можно подумать, ты ни о чем не догадываешься. Или, по-твоему, в этом нет ничего особенного? — Она все больше выходила из себя, эмоции зашкаливали, и напряжение между нами росло как снежный ком. — Не стану тебя обманывать, я задумывалась, уж не ты ли так на нее повлияла… Нет, я тебя не сужу, конечно, и в твою личную жизнь не лезу, и вообще ты не можешь быть за все в ответе. — Она громко высморкалась, из глаз у нее, в такт ливню за окном, обильно текли слезы. — Господи, до чего же трудно говорить о таких вещах!