Книга Белые раджи - Габриэль Витткоп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Открытие железнодорожной ветки стало единственным положительным событием «черного» 1915 года, когда свирепствовали термиты, а баллехские племена с неописуемой энергией воскрешали обычай пеньямун. Это затронуло всех, а в особенности китайских коробейников, которые сбывали лесным дамам булавки и тиковые корсеты.
Белый раджа провел большую часть лета в своем бунгало, где читал, писал и ежедневно гулял. Затем его снова увидели в городе - такого старого, глухого и безучастного, что он казался почти бестелесным. В сентябре 1916 года Чарльз передал государственные дела радже муде, вновь настояв на том, чтобы Вайнер проводил в Кучинге не меньше восьми месяцев в году и чтобы в его отсутствие временно правил Бертран. В октябре Чарльз слег от переутомления и инфаркта. После нескольких недель отдыха он достаточно оправился, чтобы короткими переходами вернуться в Англию. В Честертон-Хаусе он почти не вставал с постели и протянул до апреля, когда случился второй инфаркт.
Утром 17 мая поднялся сильный ветер: тополя перед окнами качались, точно страусовые перья. У кровати сидела бледная и осунувшаяся после бессонной ночи Маргарет. Внезапно Чарльз заметался и знаком попросил сиделку отдернуть шторы, чтобы впустить солнечный свет. Словно впервые, раджа глядел на поднимавшийся из-за исхлестанных ветром деревьев золотой диск. Чарльз хотел что-то сказать:
— Ма...
— Я здесь, Чарльз, - взяв его за руку, произнесла Маргарет, и он впал в кому.
К полудню на краткий миг очнулся, открыл уже мутный единственный глаз и пошевелил пальцами. Перед тем как вздыбиться в последней судороге, Чарльз нашел в себе силы прошептать:
— Кучинг...
Он хотел покоиться в той стране, которой был стольким обязан и которая была стольким обязана ему, в том радже, что он любил так же сильно, как любил джунгли и Мавар.
Весть о кончине спустя несколько часов достигла Кучинга, где отслужили две панихиды. Желание Чарльза Брука покоиться в саравакской земле помешала исполнить война, поэтому его тело забальзамировали и поместили во временный склеп. Но в июне 1919 года решено было окончательно похоронить старого раджу рядом с его дядей на шипсторском кладбище.
Раджа Чарльз сделал все, что мог и даже больше, но за свое почти полусотлетнее правление ему так и не удалось вписать в мировое географическое сознание территорию с безбрежными реками, страну площадью сто двадцать пять квадратных километров с обращенным к Китайскому морю восьмисоткилометровым побережьем. Он навсегда замедлил ход саравакских часов.
Согласно конституционному декрету, монарха должны были назначить в течение семи дней после кончины предшественника, так что Вайнера провозгласили раджей 24 мая 1917 года. Торжественное возведение на престол состоялось годом позже.
Когда Вайнер и Сильвия заняли места на двух тронах под парчовыми балдахином, перед роскошно украшенным эмблемами и флагами Судом, их взорам предстала великолепная картина: царственные гости, дипломатический корпус и офицеры раджа в парадной форме; знать в праздничных нарядах; вооруженные и неподвижные даякские воины с плюмажами из перьев калао; целое море знамен и бумажных цветов китайских общин; пестрые зонтики, мишура и бисер, шарфы, гирлянды из листвы, большие опахала из пальмовых листьев, улыбчивая толпа - безумная игра света и цвета у катившей свои коричневатые воды реки. Зачитав официальный документ, старый дату Бандар принял из рук дату Теманггонга символ раджа - государственный меч, и, поднявшись по ступеням к трону, вручил его взволнованному Белому радже, а тот встал, дабы принять подношение. Дату попятились, и меч поместили для всеобщего обозрения на пьедестал. Затем, сложив руки у лица и низко поклонившись, дату Бандар произнес сомлах ленного договора, к нему присоединились все присутствующие, и над толпой прокатился двухминутный напевный рокот. Внезапно послышались приветственные возгласы. Как только рассеялись последние отзвуки, третий раджа Саравака Чарльз Вайнер де Виндт Брук шагнул на край трибуны и принял присягу.
В тени своего капора с похожими на пенные гребни волн страусовыми перьями, облаченная в текучие кружева, ниспадавшие на белые туфли из шевро, рани Сильвия казалась еще бледнее обычного.
А рани Маргарет осталась в Лондоне.
Вайнер ненавидел насилие, и первым актом его правления стала отмена смертной казни. От природы он был склонен к снисходительности. Присяга нависала над ним каменной плитой, править Вайнер не любил и большую часть года проводил за пределами Кучинга. Чарльз запретил своему старшему сыну принимать какие-либо правительственные решения или вносить малейшие изменения, не посоветовавшись предварительно с Бертраном. Вайнер даже оговорил это в присяге, но в тех редких случаях, когда ему хотелось выполнить свое обещание, советов младшего брата он никогда не учитывал. Если радже докучали государственными делами, он терял терпение: «Ясно... Ясно...» А сам думал о своем - об эскотских бегах, лондонской примерочной «Дживз и Хоукс» или сингапурском баре «Раффлз». «Понятно...» Знал ли он, что за каких-то полгода цена на продовольственные товары в Кучинге выросла на сто процентов?
На первый взгляд, радж переживал эпоху расцвета, и его доходы вплоть до Второй мировой войны безусловно росли: перец держался на том же уровне, а колебания цен на золото не были решающими. Однако ситуация в каучуковой промышленности полностью изменилась: добывалось слишком много латекса, а окончание Первой мировой вызвало резкий спад, так как спрос на шины, резиновые сапоги, тренчкоты и непромокаемые палатки практически сошел на нет. Масла в огонь подлили американская конкуренция и мировой кризис.
— Ну и что я могу поделать? - Твердил Вайнер.
Вполне возможно, что со смертью Чарльза сага о Белых раджах в принципе завершилась, а его старший сын был лишь небрежным исполнителем весьма спорного завещания. Но, учитывая, из какого теста был слеплен Вайнер, разве дела могли сложиться иначе?.. Как бы то ни было, история - это всегда вымысел, своеобразное иносказание.
Yes Sir, that's my baby,
Yes Sir, that's my baby,
Yes Sir...
Из оранжевой раковины граммофона доносился густой янтарный голос Джозефины Бейкер, с мучительным воодушевлением играл джаз. Чарльстон свергнул с престола шимми. К подолам коротких, бахромчатым, точно абажуры, платьев резко подскакивали заостренные и выгнутые шелковые пятки. На посыпанных бежевой пудрой женских спинах скрещивались усеянные блестками бретельки. Элегантность «безумных лет» докатилась и до Астаны, где на террасе кричали снежно-белые какаду. В здание провели электричество, и лопасти вентиляторов с негромкими вздохами разгоняли горячий воздух. Жизнь была так прекрасна, что казалась запретным плодом - спелым сладким гранатом с россыпью зерен, и мир заполняли андрогинные фигуры Эрте, аргентинское танго, подозрительные космополиты в двуцветных ришелье, зеркальная мебель, несоразмерные мундштуки, тайные доходы, пудреницы из акульей кожи, триумф Ракель Меллер[95]и лимонные автомобили «торпедо». Красный виноград, чернивший губы, точно бетель, оставлял вульгарные следы на хрустальных бокалах со сногсшибательными коктейлями. Но в духах сквозила медовая нота, которая то усиливалась до изысканной сладости отдающего мочой жасмина, то порой напоминала запах сухой травы и вызывающих кашель растений. Короткие стрижки с прилизанными на щеках волосами, таинство плоских грудей и металлический блеск ног, затянутых в светлый шелк, придававший им сходство с лучистыми цилиндрами.
