Книга Далекие берега. Навстречу судьбе - Ромэн Сарду

— Забудь об этом, — сказала Шеннон. — Если я когда-нибудь и назову тебе его имя, то только на смертном одре.

Августус Муир! Человек, которому, как знал Филипп, они должны были двенадцать тысяч фунтов стерлингов.

В четырнадцать лет Филипп оставался точной копией Шеннон. Он уже перерос Ребекку на целую голову. Худой, бледный, печальный и малоразговорчивый, он ни с кем не делился своими думами. Внутренняя тюрьма сына была сродни тюрьме матери.

Филипп не поделился сделанным открытием с Ребеккой. Он тем более ничего не сказал ни Стэндишам, ни Гудричам. Он пошел на Родерик-Парк и стал рассматривать огромный дворец своего отца.

Через тридцать семь лет после реставрации это здание, которое символизировало для Муира освобождение от тирании клана Монро, по-прежнему оставалось самым большим жилым домом Лондона.

Филипп залез на ветви ясеня, росшего на улице, чтобы иметь возможность увидеть, что происходит внутри. Листва надежно защищала его от любопытных глаз.

Вскоре Филипп познакомился с распорядком дня Августуса Муира. Муир, по-прежнему одержимый какой-то манией, неукоснительно придерживался строгого расписания. Филипп узнал, когда Муир вставал, ужинал, принимал посетителей, в какие дни и часы покидал свой дворец, отправляясь на заседания Тайного совета короля или парламента или же в контору своей Фактории.

Глядя в окна, Филипп понял, где располагаются кабинет, гостиные и спальня Муира. Он даже догадался о напасти, не дававшей покоя старому шестидесятилетнему мужчине: о его бессоннице. Когда наступала ночь, он заранее знал, в какой момент зажжется свет у изголовья кровати Муира.

Филипп навел справки о разнообразной деятельности Муира и узнал, что тот оказался в центре скандала: в Лондоне появился памфлет «Адвокат моряков». Предполагаемый автор памфлета, некий Джеймс Оглеторп, молодой многообещающий парламентарий, разоблачал возмутительные условия вербовки и бесчеловечное обращение с моряками не только на королевском морском флоте, но и на частных торговых флотах, в том числе и на флоте Августуса Муира.

Джеймс Оглеторп обвинял Муира в том, что тот, пополняя экипажи своих кораблей, забирал людей из тюрем, не обращая никакого внимания на их права и продолжительность сроков заключения.

Прочитав «Адвоката моряков», общество забеспокоилось об условиях жизни моряков, точно так же, как оно забило тревогу, узнав из петиции Шеннон Глэсби о страданиях заключенных должников.

— Подобное возмущение свидетельствует о глубоких изменениях в нашем обществе, — заявил Оглеторп в Палате лордов 12 декабря 1728 года. — Разве мы не присутствуем при рождении нового общественного мнения? Альтруизм! Вспомните об актах благотворительности и пожертвования, которые множатся с каждым годом, о все более многочисленных богадельнях и сиротских приютах, появляющихся стараниями добросердечных и благородных людей. Цивилизованный мир все нетерпимее относится к страданиям и несправедливости! Свет филантропии становится все ярче!

На что Августус Муир с негодованием ответил:

— Вместо того чтобы радоваться, надо сожалеть, что сердца людей нашего прекрасного королевства смягчаются! Жизнь у моряков тяжелая, это факт, и бесполезно лить слезы по этому поводу. Отнеситесь к ним ласково, и на наших кораблях останутся лишь одни бабы. Англия живет за счет внешней торговли и только лишь за счет внешней торговли, а значит, жизнь ей дают наши моряки. Ваша филантропия уничтожит процветание!

Суровость Муира никого не удивила. Весь Лондон знал, что богатый немец превратился в жестокого мизантропа.

Однажды вечером, как обычно, Филипп был на своем посту перед дворцом на Родерик-Парк. Он стал свидетелем того, как после заседания Королевского совета под председательством Валпола во дворец вернулась карета.

Филипп увидел, как карета скрылась за большими воротами, и спрыгнул с дерева, намереваясь вернуться во Флит.

Но тут он неожиданно увидел молодого мужчину.

Клеменса Муира.

Сына Августуса. Филипп неоднократно видел его вместе с патриархом. Внешне Клеменс был очень похож на отца: уже отяжелевший, он был тоже слишком «немцем», по мнению англичан.

Клеменс был преемником Августуса на посту главы Фактории Муира.

Рядом стояли два стражника.

Испуганный Филипп отступил назад.

Клеменс представился.

Филипп поздоровался:

— Я…

— Мой отец догадывается, кто вы, — прервал Филиппа Клеменс. — Он также знает, что вы за ним наблюдаете вот уже несколько недель.

Филипп не смог скрыть своего удивления. Ничто не говорило о том, что его наблюдательный пост был замечен.

— Он соизволил дать вам время, полагая, что вы оставите его в покое. Сегодня он послал меня сказать вам, что, если вы по-прежнему будете за ним следить, если вы еще хотя бы раз сюда вернетесь, он прикажет бросить вас в Темзу! Что касается меня, то я прослежу, чтобы вы там простились с жизнью. Моя семья не желает иметь дела с выродком!

Клеменс Муир был одним из тех детей, которые во всем подражают отцу. Он считал своим долгом быть таким же жестоким, как и его отец.

— Можно покончить с вами и так, как это сделали с вашей матерью!

При упоминании о Шеннон Филипп сжал кулаки.

— Сколько тебе лет?

— Четырнадцать, — ответил мальчик.

— Это не тот возраст, чтобы умирать. Темза совсем рядом. Пошел вон!

Филипп не шелохнулся.

Клеменс резко толкнул его двумя руками. Мальчик чуть не упал на спину.

— Уходи!

Клеменс вновь ударил его.

— И больше никогда не возвращайся!

Филипп отступил, но сразу остановился.

И тогда стражники сделали вид, что целятся в него. Клеменс же стал бросать в Филиппа камни.

Охваченный страхом, мальчик побежал.

Заливаясь слезами, он несколько раз падал. Клеменс Муир осыпал его градом камней!

Восемнадцатого июня 1728 года суд по делам о несостоятельности отправил во Флит под охраной двух солдат нового должника.

Мужчина лет тридцати, со вкусом одетый, нес тяжелый кожаный саквояж.

Войдя в привратницкую, он, казалось, был морально убит, осознав реальность своего заключения.

Ему дали понять, что он должен будет «позировать для своего портрета».

Два главных надзирателя, четыре стражника и ключник Господского дома встали перед ним.

Во Флит «позирование для портрета» не имело ничего общего с искусством. Стражники запоминали лицо нового жильца, чтобы потом узнавать его как в тюрьме, так и в тюремных границах.

Играя в эту забавную игру, мерзавцы в совершенстве овладели искусством физиогномики.