Книга «Засланные казачки». Самозванцы из будущего - Герман Романов

– И что я здесь торчу?!

Ермолаев в который раз задал себе этот набивший оскомину вопрос и присел на свою кровать, по старой привычке, вбитой на длительной царской службе, аккуратно застеленной.

И было отчего задуматься – первые три дня его допрашивали только чекисты, въедливо и с пристрастием, а в штабе армии, куда он передал записи Артемова, лишь затребовали короткий рапорт, который он быстро написал.

И все, как отрезало: о нем словно забыли и в штабе, и в губчека! Пахом попытался определиться, попросил отпустить его в Тунку, ведь там остался его взвод, однако в ответ получил категорический приказ – сидеть в Политотделе молчком и носа на улицу не высовывать, пока из Москвы не будет получен ответ на переданное из Иркутска по телеграфу сообщение РВС республики, или пока не получит перевода в ВЧК, согласно написанному под диктовку Либермана рапорту – начальник Особого отдела полка, вместе с ним прибывший в Иркутск, исчез в первый же день и ни разу не подал признаков жизни.

Вот и застрял Ермолаев капитально, хорошо хоть с ним в номере жил только один постоялец, свой «красный» чех по имени Ярослав и со смешной фамилией Гашек, служивший инструктором в политотделе. Вечерами, пока Пахом, терзаемый неизвестностью, молча лежал на кровати, уставившись в потолок, интернационалист сидел за столом и быстро строчил пером, исписывая груды бумаги.

Ермолаев заинтересовался, и не смог сдержать любопытства, которое, как известно, даже кошку сгубило. Два дня назад он дождался ухода Гашека на службу и воровато заглянул в бумаги. Прочитав десяток листов, медленно шевеля губами, Пахом понял, что чех пишет книжку про какого-то австрийского солдата Швейка, и сразу потерял интерес к записям. Ничего не попишешь – он хоть и умел читать и писать, вот только знаний и умений хватало на приказы, а не на какую-то беллетристику…

Громкий и уверенный грохот шагов, донесшийся из коридора, оторвал Пахома от терзаний – сердце в груди лихорадочно забилось: так могут ходить только вымуштрованные военные, торопящиеся по приказу – жестко и властно, чеканя каждый шаг.

Неужто к нему идут?! Наконец вспомнили?!

Он не успел подняться с кровати, как дверь открылась и в комнату, тесня друг друга широченными плечами, ввалились два командира в новом обмундировании, с красными звездами на фуражках и одинокими, как у него самого, «кубарями».

Вот только вооружены были эти матерые вояки чуть ли не до зубов, с наганами в кобурах и маузерами на ремне – глаза бешеные, словно желающие прожечь его насквозь.

– Товарищ Ермолаев! Вам приказано незамедлительно прибыть в штаб армии! Мы вас сопроводим!

Глава четвертая. Александр Пасюк

– Ты это…

Кузьма выглядел смущенно, когда Пасюк поднял на него потяжелевший от сытости взор. Пиршество давно прервалось, хотя «стол» едва на четверть опустошили общими усилиями четверых здоровых мужиков. Больше есть никто уже не смог бы, даже под угрозой расстрела, и так последние полчаса давились кусками.

Беднягу Родиона, обожравшегося как удав и опустошившего чуть ли не бурдюк архи в одиночку, свалило с ног. Парень упал на подушки и принялся безобразничать, орошая их рвотой. Это был явный перебор, и Пасюк ожидал от хозяина если не грома с молниями, то укоризны. Но тот вроде даже обрадовался такому поведению, настолько Баян выразительно потер свои потные ладони друг о дружку.

Два вошедших с поклонами мордастых и кряжистых монгола бережно вынесли Артемова из юрты, так как парень снова устроился на опаскуженных подушках и начал выдавать такие рулады, что мешал степенным и уважаемым людям вести беседу. Заодно унесли и «орошенные» Родионом предметы быта. Сам Пасюк их бы отмывать не стал ни за что, только с пистолетом у виска, но тут восток, а оно дело тонкое.

В общем, расслабился «господин прапорщик» хорошо. Вначале парень пил молочное пойло, сморщив свое розовое детское личико, токмо через силу, давясь. Потом ничего, распробовал, раскраснелся и стал неестественно оживленным. Хорошо в него пошло, только и делал, что все чаще и чаще прикладывался к вместительной серебряной чашке с черным узором чеканки. Так литра три жидкости понемногу одолел, хотя вперемешку. Сделал себе «молочный коктейль» – будет юноше поутру похмелье зверское, как проспится.

В своей молодости Пасюк однажды в гостях у хлебосольных казахов кумыса перебрал – мутило потом жестоко, в три погибели сводило, живот во все стороны света крутило.

Тарасун с архи то еще зелье!

Если их в больших количествах на «грудь» принять, на что способен лишь только русский человек в своем стремлении напиться, или «догнаться», что будет вернее, бьет просто наповал, как удар тяжелой кувалдой в лоб. Местным инородцам такой подвиг просто не под силу – привыкли-с.

– Я тут с Баяном пройдусь по окрестностям, а ты с нами не ходи, лучше отдохни в юрте… Устал ведь ты за последние дни, вашбродь! Мы скоренько, так что не беспокойся! Отдыхай, Сан Саныч!

Глаза Кузьма воровато отвел в сторону, и Пасюк понял – у казака с хозяином какое-то дело, требующее сохранности и отсутствие лишних ушей. Ибо говорить на бурятском, игнорируя офицера – невежливо, а секретничать в юрте на его глазах будет делом весьма подозрительным, вот и удаляются, прохиндеи, оставляя его в гордом одиночестве.

Однако дурных мыслей не было, коварства от хозяина ожидать не приходилось. Да и дурость это, а не коварство. Убить трех казаков можно, вот только на следующий день здесь все полыхать будет на сто рядов – такую тайну в степи не удержишь, как воду в решете.

Проводив взглядом вышедших, Александр в два приема и кряхтя, прилег на подушки, чувствуя, как по телу разливается теплота от съеденного. А употребил он сегодня немало – на душу пришлось фунтов восемь вареного мяса, телятины и чуть баранины, уж больно та жирная, сверху же пару литров архи залил – хоть и покрепче пива, зараза, но по мозгам бьет неплохо – перед глазами все очертания убранства немного расплывались.

В юрту проскользнула давешняя девчонка, Галсан, та, что его испугалась, тут же присела на корточки напротив Пасюка, смотря прямо на него своими серыми внимательными глазами, и заговорила на русском, медленно произнося слова, немного их коверкая.

– Возьми меня своя жена! Здесь возьми, ребенка от твоя хочу! – девушка выразительно погладила себя по животу, как бы пояснив Пасюку, что от него требуется.

Но от слов юной буряточки Александра подбросило на подушках, кинув попеременно вначале в жар, потом в холод.

– Не понял тебя! Ты чего сказала, Галсан?! – прохрипел севшим голосом Пасюк, прекрасно все поняв. Вот только «жарить» девчонку в этой юрте, куда могли зайти в любую секунду, он не мог. Да и зазорно матерому мужику на отроковиц кидаться.

– Прости, я не так сказала! – на русском языке девочка говорила почти правильно, тщательно выговаривая слова. – Я хотела тебе сказать, как это… Возьми меня не женой. Просто возьми – эта ночь. Как жена возьми, на ложе! Бременеть хочу…