Книга Жизнь Кости Жмуркина, или Гений злонравной любви - Николай Чадович

– Так что же? – подбоченился Вершков. – Чем ты недоволен? Не все пьяницы – писатели, но все писатели – пьяницы. Я, конечно, говорю о настоящих писателях. Можем с тобой поспорить.

Слегка ошалевший от такого заявления Завитков стал перечислять фамилии писателей, по его мнению, достойных называться настоящими.

По мере поступления новых кандидатур Вершков загибал пальцы на руке и авторитетным тоном сообщал: «Умер от белой горячки… Застрелился на почве депрессии… Замерз под забором… Скончался в трактире… Утопился… Хлестал до последнего дня жизни… Бросил пить на восьмом десятке лет, ударившись в богоискательство… Повесился… Страдал тяжелейшими запоями… Мало того, что пил, да вдобавок еще баловался морфием… Цирроз печени… Убит сожительницей во время совместной попойки… Постоянно пил втихаря, запираясь в кабинете…»

– Значит, у меня все еще впереди, – сказал Завитков, выслушав этот длиннейший мартиролог. – Успею и застрелиться, и повеситься, и заработать цирроз печени.

– Так чего же мы ждем! – воскликнул Вершков. – Не уроним славных традиций старшего поколения!

Все окрестные рестораны были уже переполнены под завязку. Столик им удалось найти только в каком-то полуподвале, расположенном на задворках рынка, вблизи от рыбных рядов, о чем постоянно напоминал весьма специфический запах.

Еще до того, как был сделан заказ, Вершков обратился к Косте с довольно странной просьбой:

– Ты вот что… Деньги свои спрячь подальше. Еще пригодятся. И не давай их мне ни под каким предлогом. Пусть даже я упаду на колени или приставлю нож к твоему горлу. Договорились?

– Договорились, – легкомысленно кивнул Костя.

– Клянешься?

– Клянусь! Под салютом всех вождей! – Костя небрежно вскинул руку, изображая пионерское приветствие.

Они заказали вдоволь выпивки, котлеты по-киевски, салат, ассорти из даров моря, где всего было вдоволь – и рыбы разных сортов, и мидий, и икры, – а сверх того еще и три порции креветок, которых Костя не пробовал уже лет десять, а Завитков вообще видел в первый раз.

– В наших краях только оленей много. И гнуса. А креветок нет, – говорил он. – Хоть научите, как их правильно есть.

Подлый Вершков стал втолковывать ему, что у креветок съедобно все, кроме хвоста, но тут уж Костя не выдержал и внес в этот вопрос ясность.

Водки хватало. Закуска оказалась вкусной. Цены – вполне приемлемыми. Официант – вежливым. Кажется, чего еще надо? Сиди себе, пей, ешь и радуйся! Но Костя прекрасно понимал, какая мина замедленного действия тикает рядом с ним.

Вершков между тем втолковывал Завиткову:

– Читал я твои творения. Писатель из тебя, прямо скажем, никакой. Чукчам это, может, и нравится, но для европейской части страны не годится.

– У нас нет чукчей, – перебил его Завитков. – Чукчи на Чукотке живут.

– Не важно… Для меня и Савлов – чукча. Творчество твое разбирать не будем. Боюсь аппетит испортить. Рассмотрим проблему шире. Представь, что этот стол – карта страны фантазий. Что мы на ней видим? Во-первых – империю Вершкова, – он рубящим жестом отделил по крайней мере две трети стола. – Это настолько бесспорно, что даже не подлежит обсуждению… А что кроме? Даже своему другу Бубенцову я не могу дать здесь места.

– Почему? – возмутился Завитков. – Я читал «Синдбад возвращается в Багдад». Очень даже неплохо!

– Мальчик, ты ничего не смыслишь в высоком искусстве, – махнул рукой Вершков, но тут же передумал и, словно подачку, положил на край стола ломоть хлеба. – Черт с вами, пусть на окраине страны фантазий существует крошечное государство-лимитроф, созданное Бубенцовым… Сюда же определяю и нашего общего знакомого Балахонова. Умеет он иногда что-нибудь забавное тискануть. Правда, все реже и реже…

– Но ведь по его последней повести поставили пьесу! – опять возмутился Завитков.

– Ну и что! Публика разбежалась после первого акта. Знаешь, что они кричали? Дескать, такие пьесы нужно показывать психам в дурдоме.

– А Гофман? – не сдавался Завитков.

– Это который Разумов? Поклонник здорового образа жизни… Ладно, пусть существует карликовое герцогство его имени. Пишет он скучно, зато обстоятельно. – К двум ломтям хлеба, изображавшим владения Бубенцова и Балахонова, он добавил еще и обломок спички, которым только что ковырял в зубах.

– Неужели мне здесь даже маленькой кочки не достанется? – На левом глазу Завиткова навернулась пьяная слеза.

– Кочки – ни в коем случае. Все литературные высоты уже захвачены другими. А вот ямку – пожалуйста… Даже четыре…

Вершков попытался вонзить в столешницу вилку, но та скользнула по прочному пластику, не оставляя даже царапин.

– Сам видишь, не получается, – после серии неудачных попыток злорадно заявил он. – Не суждено тебе оставить след на карте страны фантазий…

– А вот видел! – Завитков поднес к носу Вершкова увесистый кукиш, а потом, не меняя положения пальцев, так стукнул кулаком по столу, что последняя уцелевшая креветка подпрыгнула в воздух, а стеклянная посуда жалобно запела. – На такой карте я и не собираюсь следы оставлять! Картограф стебанутый! Меркатор доморощенный! Много на себя берешь! Издал единственную книжку в сто страничек, а мнишь себя гением! Император страны фантазий! Да я тебя сейчас…

Столь диаметрально разные литературные позиции не могли привести их сторонников ни к чему хорошему – это Костя понял сразу. Ему-то самому было хорошо – не существовал он еще ни на карте страны фантазий, ни в перспективных планах ТОРФа. А значит, и петушиться зря не имело смысла.

Конфликт между тем разгорался. Конечно, сравнительно молодой и хорошо упитанный Завитков легко уложил бы тщедушного Вершкова одним пальцем, но разве это могло служить аргументом в их споре? Короче, оба писателя рассорились до такой степени, что в горячке сожрали и выпили все припасы, находившиеся как в границах империи Вершкова, так и на сопредельных территориях.

И тогда перед собутыльниками встал один из основных вопросов бытия – «куда и где?».

Куда исчезла водка, которой еще совсем недавно было так много? Где изыскать средства, чтобы радость жизни, заключенная в сверкающих бутылках, снова вернулась на пиршественный стол?

Вершков, сразу утративший интерес к филологическим дискуссиям, вывернул карманы. Обнаруженных там денег могло хватить разве что на покупку самых дешевых сигарет. Хорошо хоть, что счет уже был оплачен.

– Гони деньги, – глядя в стол, негромко сказал Вершков.

– Какие деньги? – делано удивился Жмуркин, надеясь, что память Вершкова ослабла от обильных возлияний.

– Сам знаешь… Которые ты благодаря мне получил у Катьки.

– Не дам. Ты сам попросил меня их спрятать. И даже клятву взял, чтобы я берег их от тебя.

– Я пошутил, – голос Вершкова поднялся на целую октаву. Чувствовалось – еще чуть-чуть, и он сорвется.