Книга Страсти по опере - Любовь Юрьевна Казарновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С Тихоном Хренниковым
Это — совсем ранние произведения, написанные вскоре после окончания консерватории. Шебалин их очень одобрял, говоря: «Тихон, тебе надо почаще обращаться к большой поэзии, ты очень интересно ощущаешь стихи Пушкина».
После фильма он предложил сделать с ним цикл его песен: «Хорошо на московском просторе» из «Свинарки и пастуха», «Московские окна» и другие. И программу эту мы с ним исполнили перед делегатами XXVII съезда КПСС со сцены тогдашнего Кремлёвского дворца съездов, прямо перед недавно пришедшим к власти Михаилом Горбачёвым.
А для меня тот период был, не буду скрывать, очень трудным — о нём я немного рассказала в главе о «Китеже». Меня «закрывали» везде и всюду, обвиняя в связях с американским послом, который посетил с супругой мой спектакль и подарил цветы! Некоторым солистам театра Станиславского и Немировича-Данченко — не будем их называть пофамильно, они ещё здравствуют — не нравилось отношение Хренникова ко мне. Они меня явно приревновали и скоренько накатали на меня донос «куда надо». «Я же тогда поручился, — сказал Хренников, — что она ни в кого бомбу не бросит и Америку со сцены прославлять не будет. Что это за ерунда?»
Я прекрасно помню один из дней рождения Тихона Николаевича в их квартире на Сивцевом Вражке. Мне позвонила тогда супруга Тихона Николаевича, Клара Арнольдовна: «Любочка, мы очень хотим тебя видеть у нас. Может быть, ты споёшь арию Леоноры из „Доротеи“? Будет Муслим Магомаев, будет Аллочка Пугачёва».
Там я с Пугачёвой, которая, аккомпанируя себе за роялем, исполняла песни Хренникова, и познакомилась. Я спела Леонору, и Пугачёва мне говорит: «Ой, а меня тоже так учили — оперно, но это не моё…»
Дома у них была удивительная обстановка, стол просто ломился, а Клара Арнольдовна была фантастически хлебосольной хозяйкой. Понятно — у Хренникова, как у кандидата в члены ЦК КПСС, был кремлёвский паёк. А было это в те времена, когда в магазинах было шаром покати. Дома мы, конечно, не голодали, но такого изобилия, как я тогда увидела на столе, я просто представить тогда себе не могла. И Клара Арнольдовна, видимо, прочитала это изумление в моих глазах. Она побежала на кухню, отрезала полбатона этой докторской колбасы и сказала: «Отнесёшь родителям…»
Без искусствоведов в штатском
Когда Евгений Фёдорович Светланов выбрал меня на Февронию, Тихон Николаевич радовался как ребёнок, и сказал: «На премьеру не пойду, а на твой спектакль пойду». Я пела третий по счёту спектакль — после замечательных Калининой и Касрашвили. И вот он пришёл с Кларой Арнольдовной, они сидели в шестом ряду — а в зале были все композиторы, всё-таки главный начальник явился, а за ним — все. После спектакля он пришёл прямо на сцену — поздравить меня. Вскоре меня пригласили на гастроли с «Евгением Онегиным» в Италию, с Ириной Богачёвой и Станиславом Гаудасинским — в составе Малого Ленинградского оперного театра.
И я до сих пор Тихону Николаевичу по жизни очень благодарна за то, что, во-первых, от меня сразу отстали все эти искусствоведы в штатском — это для меня тогда было очень важно! А во-вторых, за то, что он одним из первых разглядел и оценил меня как певицу. Таланты он, как и Герберт фон Караян, с которым я встретилась вполедствии, видеть умел и талантам этим помогал, а это — особый дар. Именно Хренников помог когда-то и Валерию Гергиеву, и Вадиму Репину, и Максиму Венгерову, и многим другим…
О нём, конечно, можно услышать очень разные мнения. Отличный композитор и великий остряк Никита Богословский написал когда-то на Хренникова едкую эпиграмму:
Жил на свете товарищ Хре,
Получал много Сталинских пре,
И, имея высокий пост,
Не любил композитора Шост.
Но прошло какое-то вре,
Отменили партийное пост,
И немедля товарищ Хре
Возлюбил композитора Шост.
Сказано хлёстко. Но верно ли? Первым человеком, который протянул руку Шостаковичу, был Тихон Николаевич. И Дмитрий Дмитриевич сам говорил: «Меня в конце концов спас Тихон, потому что я нищенствовал».
Многие попрекают его многолетним номенклатурным прошлым — всё-таки Союз композиторов он возглавлял больше сорока лет — и причастностью к печально известному постановлению об опере «Великая дружба». Но при нём ни один из композиторов, в отличие от членов других творческих союзов, не был отправлен в кутузку или по этапу.
Обвинять его в том, что он делал — и можно, и нельзя. Тут дело совести. Слаб человек — и далеко не у каждого хватает сил сопротивляться, когда тебя ставят перед дилеммой: или — или. Или ты беспрекословно выполняешь приказ свыше, или, в лучшем случае, остаёшься без куска хлеба. А в худшем — отбываешь в места не столь отдалённые. Как там, у Булгакова: «Взять бы этого Канта за это доказательство года на три на Соловки…» Виктор Владимирович Виноградов так бы и зачах в ссылке, не помогай он Сталину в его филологических штудиях…
Как сказал поэт, каждый выбирает для себя. А я Тихона Николаевича поминаю добрым словом всегда!
Пришёл Евгений Онегин к пиковой даме
Долгая это история! Надежда Матвеевна как-то рассказывала мне, что у Константина Сергеевича Станиславского был замысел совместить драму и оперу — поставить музыкально-драматическую композицию по «Евгению Онегину», включив в неё те фрагменты романа Пушкина, которые не попали в оперу. Постановка предназначалась для того помещения на нынешней Тверской, где сегодня и расположен носящий имя великого реформатора русской сцены электротеатр.
Надежда Матвеевна говорила: «Ты представляешь, как это было бы интересно, мощно, ярко?» Тем более что Станиславского то и дело подначивал Мейерхольд: «А вот у меня в „Пиковой даме“ в Малом оперном есть разговорные сцены! А вам, Константин Сергеевич, уж и сам Бог велел!» Но — не случилось.
Я потом часто вспоминала этот разговор. Особенно с тех пор, как мы с 2015 года обосновались близ Ярославля, в селе Вятском и стали довольно часто ездить на спектакли в театр имени Волкова. Его директором тогда был Юрий Константинович Итин, а его заместителем и замдиректора — Валерий Владимирович Русин.
Музыкальный театр для Ярославля
И вот сидим мы как-то за чаем в директорской ложе, и Итин
