Книга Краткая история. Война Алой и Белой розы - Дэвид Граммитт

Гуманизм открывал новые, неизведанные перспективы во взглядах на привычные проблемы войн, управления, доходов, совета и политики. Прежде всего, с 1460-х годов подобное утверждение справедливо в отношении цицероновских принципов и подходов к вопросам английского государственного устройства. Цицерона средневековые авторы, конечно, давно и хорошо знали, и никто теперь не сомневается в важности его работ для тех же Джона Солсбери и Пьера де Блуа, писателей XII столетия. Но английские писатели начала XV века (например, автор «Трактата о королевской власти», Tractatus de Regimine Principum 1439 года) в большинстве своем приобретали знания о Цицероне из вторых рук — от авторитетов, включая Августина Блаженного (354–430). Позднее, однако, с трудами Цицерона стали знакомиться напрямую, черпая оттуда идеи, формулируя образ правильного английского государственного устройства и выдвигая способы для разрешения вызванных и обостренных Войной Алой и Белой розы проблем.

Джон Уоттс особенно выделяет трех писателей XV столетия: Джона Фортескью, Уильяма Вустера и епископа Джона Рассела, на чьи мысли явно повлияли идеи Цицерона. Первое и наиболее очевидное воздействие античного оратора проявилось в переводе на английский язык его концепции «республики, общей вещи» (res publica). Ко второй половине XV века английское понятие commonweal — общее дело, или общее благо — чем дальше, тем больше ассоциировалось с республиканскими идеями Цицерона. Термин перестал обозначать лишь общий интерес и стал ассоциироваться со справедливым и надлежащим управлением государственной машиной.

В «Книге знатного дворянства», преподнесенной Эдуарду IV в преддверии его французской кампании 1475 года, но написанной еще в 1450-е, Вустер признавал влияние Цицерона на эту смену значения: «Термин res publica, который в английском языке речется общей пользою, должен равно относиться и к внедрению и мудрому управлению имением или двором, равно как и к ведению и мудрому управлению деревней, селом, городом, местностью или страной» [193].

Вустер и Джон Фортескью с его трактатом «Английское правление» усовершенствовали республиканскую логику Цицерона. Для Фортескью gubernatores, или ведущие граждане древнеримской республики у Цицерона, сообща несли ответственность за res publica («общее дело»). Фортескью усматривал английскую параллель в «наимудрейших и наилучшим образом расположенных людях» в королевстве, которым надлежало «совместно и согласно идти на дела и трудности, что одолевают короля; а затем на дела политики царства» [194]. Фортескью выступал за официальный орган из 24 членов под началом Capitalis consiliarius для помощи королю советами. Хотя схожие ссылки на процветание Рима при консульской системе звучали в Средние века и раньше, автор явно был согласен с Цицероном, который заявлял: «Всякое государство, которое, как я сказал, есть народное достояние, должно, чтобы быть долговечным, управляться… советом»[195] [196].

Упор на коллегиальное правительство, способное выправить перекосы при слабости короля и честолюбии важнейших магнатов, встречается в обращении к парламенту, составленном в 1483–1484 годах епископом Расселом. Он считал баронов не главными областными магнатами, а сенаторами, которые должны были исполнять совещательную функцию при государе в совете и в парламенте. Задачи исполнительной власти, по мнению Рассела, надлежало решать не местным баронам, но «государевым судьям и комиссиям», выполняющим указания «его высочайшего величества и его благородного совета» ради «политического устройства царства» [197].

Тема уменьшения независимости и власти над территориями аристократов явственно звучала и в труде Фортескью. На подобные мысли английских писателей, по всей видимости, вдохновляло чтение того же Цицерона и других древнеримских авторов, таких как Гай Саллюстий Крисп. Хотя в главе IX трактата «Английское правление» Фортескью приводил примеры из истории Франции времен Капетингов и Англии XIII столетия, но, показывая опасность сверхмогущественных подданных, он, возможно, в равной степени знал рассказы о Юлии Цезаре, Марке Антонии и других погубителях Римской республики.

К концу XV века подобные идеи владели умами не только небольшого числа интеллектуалов. Епископ Рассел стал одним из первых англичан, обзаведшихся томом трактата Цицерона «Об обязанностях» (купленным в Брюгге в 1467 году), но к 1500 году многие издания трудов Цицерона, напечатанные в Англии и за ее пределами, наполняли английские школы и домашние собрания. Более того, популярные гуманистические работы, предназначенные для учебных заведений нового типа (например, школы колледжа Магдалины в Оксфорде), передавали цицероновские идеалы нарождающемуся классу управленцев Йоркской династии и ранних Тюдоров. «Новая риторика» (Nova rhetorica) Лоренцо Траверсаньи, напечатанная Кекстоном в 1479 году и переизданная вторично спустя всего год, восхваляла достоинства грамматики и риторики перед поколением будущих гуманистов, хотя и копировала Цицерона без зазрения совести.

В 1481 году Кекстон выпустил переведенный Вустером трактат Цицерона «О старости», со страниц которого Катон Старший, убежденный республиканец II века до нашей эры, восхвалял мудрость преклонного возраста. Этот текст служил очередным образцовым посланием античности для переосмысления сути английского общества вследствие гражданских войн. В трактате утверждалось, что добрые граждане приносят достояние на алтарь служения общему делу (comyn wele), а не преследуют личную выгоду (singuler proufytte) [198]. Как считает Уэйклин, английские читатели XV века смотрели на творчество Цицерона и прочих авторов гуманистического толка не только со стороны латинской грамматики и прозаического искусства: они видели в книгах подтверждение собственным меняющимся взглядам на мир вокруг и искали способ достигнуть мирного и процветающего сообщества. Им хотелось «не только воспроизвести стиль Цицерона, но и подражать его мыслям» [199].

Помимо положительных культурных и философских аспектов, Буркхардт выявил и темную сторону Возрождения XV столетия. Рассуждая о личности, в особенности итальянской, ученый говорил: «Основной недостаток этого характера является, как представляется, также и условием его величия — развитие индивидуализма… в каждом отдельном случае [итальянец эпохи Возрождения] принимает самостоятельное решение, в соответствии с тем, каким образом находят внутри его общий язык чувство чести и выгода, соображения рассудка и страсть, примиренность и мстительность»[200] [201]. Таким образом, отравители и прелюбодеи Борджиа представляли собой столь же чистый продукт Возрождения, как и гений Леонардо да Винчи.