Книга Параллельщики - Татьяна Буглак

– Думаю! И совсем не о том, что вы хотите мне приписать. Чем в свободное время могут заниматься холостые мужчины, живущие в отрыве от цивилизации? Телевизор, выпивка и грубые разговоры. Это неподходящее окружение для подростка с травмой психики, к тому же параллельщика, еще почти не говорящего по-русски.

– О господи! – закатила глаза мусульманка Гузелка. – Мария, вы общаетесь с нашими мужчинами третий месяц и до сих пор думаете о них вот так?!

– Если это единственная ваша претензия, то вопрос исчерпан, Слава может на выходные оставаться у Тихона! – подвел итог Алексей Александрович. – А теперь простите, но я должен ехать домой, жена ждет. И так всю субботу у вас провел. Виктор, Рамиль, вы как?

– Поехали. – Виктор Михайлович махнул рукой, и руководство уехало, оставив в поселке счастливого Славку.

Новый скандал из-за паренька разразился в начале декабря, и в нем отчасти оказались замешаны мы с Лаки. В Эмторе, как и во многих сибирских городах, довольно много собак – звонких веселых лаек, спокойно-серьезных овчарок, ну и самостоятельных тоже. Не бродячих, а вроде как общих, дворовых. Здоровенные (мелкие в сибирские морозы не выживут) псы обычно добродушны и доставляют беспокойство в основном во время собачьих свадеб, да и то главным образом шумом и «нескромным поведением», отлично понимая, что трогать людей даже во время такого развлечения не нужно. Результатом свадеб становятся веселые нескладные щенки с невероятной смесью генов. Отстрел собак, конечно, бывает, но сибиряки относятся к нему не очень одобрительно, считая дворовых барбосов равноправными горожанами. В Эмторе же, как вообще в России в том мире, люди полностью осознают ответственность за собственных псин, не выбрасывая их на произвол судьбы, а дворовых собак стараются стерилизовать, но ведь всех не переловишь. Вот и закатилась к нам в поселок небольшая свора барбосов – жителей соседнего микрорайона. Псы прошлись по улицам, отметив новую территорию, попытались изучить плотно закрытые мусорные баки, получили от добросердечных поваров объедки из столовой и удалились, «пообещав» прийти на следующий день.

Вежливые визиты собак продолжались с неделю, никого особо не беспокоя, а вот в субботу вечером, когда Тихон со Славкой и Азамат заглянули к нам в гости, на улице раздались негромкие хлопки и собачий визг. Мы выскочили из вагончика и оказались на месте стрельбы первыми, опередив не успевших добежать с другого конца поселка ребят из охраны. Парни быстро скрутили мужика с «воздушкой», Славка же кинулся к визжавшему от боли комку, подхватив на руки щенка-подростка. Рядом темнели два неподвижных тела. Тихон, одной рукой вырывая у мужика ружьецо, другой поднял его за шиворот и по-медвежьи прорычал:

– Ты что творишь?

– Мясо добываю! – Мужик оказался нахальным. – Вы, толстолобики, блокаду устроили, отдельное местечко со всеми удобствами, мясо каждый день жрете, а остальным на консервах сидеть?! Хоть собачатиной поживиться.

– Ах ты! – Азамат тоже озверел. – Да я тебя!

– А ну тихо! – Подоспевшие ребята из отдела быстрого реагирования забрали мужика, ружье, предупредили, что все мы можем стать свидетелями, и попросили разойтись.

Парни, трясясь от злости, пошли к вагончику, ругая Лаки, который, несмотря на все еще державшуюся слабость и худобу, тоже полез в драку. Славка же молча, но непреклонно держал на руках притихшего щенка.

– Идем, посмотрим, что с ним. – Я поежилась от холода и, приобняв паренька за плечи, подтолкнула к дому.

На кухне мы смогли рассмотреть пострадавшего: обычный «дворянин», в предках которого наверняка были овчарки, но от них щен получил только довольно крупные размеры и характерную морду. Песочно-рыжеватая, густая и короткая шерсть пропиталась кровью, в карих глазенках застыли боль и непонимание. Тихон приказал:

– Ната – таз, горячую воду, бинты!

Вскоре страдальца перебинтовали – рана, хотя и сильно кровила, оказалась поверхностной, и пули в ней не было.

– В понедельник ветеринара вызову, пусть посмотрит, может, ему еще какое лечение нужно. – Физик облегченно выпрямился. – А ты, брат, не бойся, выкарабкается пес.

Славка, к которому была обращена последняя фраза, понял ее, скорее, по тону, но вот то, что его назвали братом, сообразил и неверяще взглянул на Тихона. Тот серьезно кивнул:

– Правильно понял. Забирай пса и идем домой, а то хозяевам убраться надо, насвинячили мы тут. Простите, ребят, не смогу помочь, видите ведь.

– Идите. – Я погладила щена по голове, заросшей еще детским, мягким и густым пухом. – Лечите Гаврюшку этого. Жаль, сама не могу собаку завести.

– Кого? – Тихон обернулся на пороге кухни. – Гаврюш-ку? Хорошее имя. Будет Гавом, а, Слав? Пошли.

Задержавшийся Азамат помог нам прибраться, негромко ругаясь – переживал за Славку. Для жителя тайги, будь то представитель коренного народа или русский-сибиряк, собака не игрушка, не дань моде и даже не друг, а напарник – тот, кто защитит тебя на охоте, согреет в мороз, а то и выведет к жилью, если заплутаешь. Славка был таежным жителем, охотником, и для него такой вот отстрел собак стал нарушением всех основ жизни. Понимая это, мы переживали за подростка больше чем за щенка – тот-то точно выздоровеет.

В воскресенье Тихон связался с Алексеем Александровичем и Виктором Михайловичем, обрисовав ситуацию: Славка сидит у коврика с раненым щенком и никуда ехать не намерен, а он, Тихон, в понедельник начнет собирать документы на опекунство над парнишкой. Начальство уже понимало, что Тихон со Славкой привязались друг к другу, и не было против переезда паренька в поселок.

Так и получилось, что в начале декабря в поселке жило даже не два, а три новичка. Славка ухаживал за бодро шедшим на поправку Гаврюшкой, возил из столовой обеды в усадьбу, чистил снег, иногда был «мальчиком на побегушках» у физиков, а в свободное время уходил на лыжах на озеро: ему там было спокойнее. Вскоре он стал учить кататься на лыжах Машу, а та его – русскому языку и немного чтению, как могла, конечно. Два подростка, лишившиеся и прошлого, и семьи, сдружились, и никто в поселке не обсуждал их дружбу, как, пусть и с добрыми намерениями, но приводившими к обратному результату, обсуждали их жизнь работницы гостиницы-санатория.

Мария неодобрительно смотрела на ребят, но уже не выражала своего недовольства вслух, а потом привезла в поселок священника, интересовавшегося историей «настоящей православной души», как он назвал Машу, и «не знавшего света истинной веры» Славки. Только толку из его приезда не получилось. Славка, сразу же показав, что слов священника не понимает, и привык рассчитывать на себя, а не на бога, ушел, а Маша… Она спокойно слушала пожилого доброго священника, а потом тихо, извиняющимся тоном, но все же давая понять, что это ее единственный ответ, сказала:

– Я прошлого не помню, может, и верила тогда. Но сейчас я много узнала о том мире, в котором жила. Если бог так добр, то почему он позволил одним людям, очень плохим, продавать и убивать других, ни в чем не виноватых? Я помню ту комнату, в которой меня заперли, помню цепи, помню, как болела спина – меня, наверное, секли. Где тогда был бог? Не приходите ко мне больше, пожалуйста.