Книга Параллельщики - Татьяна Буглак

Псалтырь девушка читала довольно бойко, хотя все так же водила пальцем по строчкам, из-за чего страницы на экране «уплывали», и приходилось все настраивать заново. Потом Маша, посмотрев на лежавшую рядом книгу сказок, удивленно спросила:

– Ната, а почему здесь так написано, а в книжке буквы другие, и не все? Потому что она для маленьких?

– И поэтому, но в основном потому что Псалтырь написана на старом языке, церковнославянском, а сказки – на современном.

– Значит, я – как Слава? – Маша, как и все параллельщики, знала, что Славка «из прошлого».

– Не совсем. – Я отвела взгляд. – На церковнославянском и сейчас читают, но в церкви. Ты, наверное, по церковным книгам училась.

– Ната, ты врешь. – Она впервые осмелилась сказать, что думает, наверное, из-за того, что я выглядела почти ее ровесницей.

– Не вру. Ты на самом деле жила в мире, который отстал от этого на сто пятьдесят или двести лет, но это не так много, к тому же Славка принадлежит к совсем иному народу, который не знал ни письменности, ни многого другого. Вы с ним и похожи, и очень разные.

– Можно мне узнать о… прошлом? – Она спросила напряженным голосом, ожидая отказа.

Инесса вмешалась:

– Мы попросим начальство, оно, думаю, разрешит. Ната тебе многое может рассказать, она специально училась знать прошлое, но нужно выбрать время, Ната ведь работает.

– Работает?

Маша впервые задумалась о том, что девушки и женщины могут быть не только «прислугой», но и заниматься чем-то еще. Я рассказала ей, что делаю, упомянув вскользь о сложности определения разных предметов и тканей. Маша вдруг загорелась идеей:

– Я ничего о себе не помню, но когда вижу разные ткани, часто откуда-то знаю, как они называются. Только не все, наверное, потому что у нас… в прошлом таких не было. Ната, а можно мне тебе помогать?

Согласование с начальством на месте, в Москве, и особенно с Марией затянулось дней на пять, причем больше всего протестовала именно Мария, упирая на то, что «Маша еще почти ребенок, и не может жить одна». Инесса улыбнулась:

– Мы с Виталькой вдвоем в коттедже живем, одна комната пустует, так что Маша вполне может устроиться там. Днем с Натой работать будет, а вечером я с ней смогу поговорить, Маше это очень нужно.

– И как это будет выглядеть? – поинтересовалась Мария. – Почти беспомощный подросток, не знающий мира, без присмотра специалистов, в одном доме со взрослым молодым мужчиной.

– Вы о чем?! – Инесса побелела, а участвовавший в обсуждении Виталий (дело происходило за ужином в поселковой столовой) еле сдержался, чтобы не высказать кандидату психологических наук все, что думает:

– Не меряйте все по себе!

– Я не хотела вас оскорбить, но сами подумайте.

– О чем? О том, что девчонке дом нужен, которого у нее вообще не было? Или о ваших фантазиях из-за отсутствия к вам внимания наших парней?

– Да вы!.. – Мария здорово оскорбилась, но больше против переселения девушки не выступала.

Маша переехала к Инессе, спокойно восприняв во время переезда и высокие дома за окнами машины, и сам автомобиль, так что теперь я работала не одна. Нет, Маша не сидела за компом, заполняя каталог, – девушка вообще боялась «бесовских книжек», как она называла ноуты и планшеты, – а устраивалась у окна, занимаясь шитьем и о чем-нибудь расспрашивая меня. Вопреки опасению врачей, Маша в старом доме чувствовала себя лучше всего, хотя в правое крыло тоже не заходила. Уже через несколько дней таких бесед за рукодельем она показала мне новенький сарафан до щиколоток, наотрез отказавшись надевать современную одежду: «Прости, Ната, но не могу я в мужичьих портах ходить». Амнезия совсем не мешала ей говорить крестьянски старомодно, основательно и в то же время девичьи скромно. И помогать мне. Я уже упоминала, что в старинных интерьерах много текстиля: обтяжка мебели, драпировки, салфеточки, а то и вообще шитые из плотных тканей корзинки для мелочей. Все это раньше доставляло мне много проблем, но теперь Маша, заметив, что я начинаю описывать что-то, подходила и быстро называла типы тканей, цвета́ и способы изготовления, иногда и названия вещиц, о которых я до этого не имела ни малейшего понятия. Девушка не думала над тем, что сказать, интуитивно чувствуя: стоит ей сосредоточиться, и все – окончательно все забудет. Она говорила сходу и испуганно глядела на меня: «Успела записать?» Я кивала, быстро делая отметку на листе бумаги, и искала слово в справочнике. Маша ошибалась один раз из пяти, я же до этого – три из пяти и часами искала правильные формулировки, поэтому ее помощь оказалась для меня бесценна.

Присутствие Маши влияло и на наших соседей-физиков. Если раньше они могли себе позволить пусть и не явно неприличное, но хотя бы двусмысленное словцо, так что «песцы» гуляли по всему правому крылу, не боясь меня с Гузелкой, то рядом с невзрачной и скромной до невозможности Машей все стали следить и за языком, и за жестами. В обеденный же перерыв кто-нибудь из парней обязательно выделял пятнадцать – двадцать минут на урок арифметики – до серьезной учебы было еще далеко, ведь девушке требовалось освоиться в новом мире. Ну а после обеда она могла заниматься, чем хотела: я специально планировала описание тканей именно на утренние часы, чтобы не загружать хрупкую девушку излишней работой. Но она обычно оставалась рядом со мной, хотя вот в декабре стала уходить на прогулки. Мы за Машу не боялись – в поселке никто бы не посмел ее тронуть. Да и гуляла она не одна.

Тихон с самого начала заинтересовался судьбой молчаливого и растерянного Славки и после ноябрьских праздников выхлопотал-таки разрешение пообщаться с ним, а потом и пригласить к себе в гости. Славка, впервые увидевший высокие дома, множество людей и автомобили (приютившая его бабулька жила на окраине, а когда его везли от нее, окна в машине закрыли занавесками, и паренек ничего не смог рассмотреть, да и не в состоянии был из-за болезни), сначала совсем оробел, но в поселке осмелел, обошел его вокруг, равнодушно взглянув на усадебный дом, и с тоской повернулся к заснеженному болоту с редкими куртинками невысоких сосенок и кедрушек и видневшемуся вдали лесу. Тихон же, неслышно подойдя, протянул парнишке широкие охотничьи лыжи, купленные специально для Славки:

– Пошли кататься, нечего в четырех стенах сидеть.

Они катались почти до темноты, а потом физик, при поддержке Инессы и Рамиля Наильевича, уговорил Алексея Александровича и Виктора Михайловича оставить парнишку ночевать у него. Как всегда, единственной возражавшей оказалась наша Баба-Яга Против.

– Мария, ну объясните, почему вы так противитесь общению подростка с нашими парнями? Для этого ведь должно быть очень веское профессиональное обоснование, и мы должны его знать, – вмешался в спор Алексей Александрович.

– А вы не понимаете? – Москвичка поджала губы. – Мальчик окажется без присмотра педагогов и психологов, один среди маловоспитанных одиноких мужчин.

– Вы хоть думаете, что говорите?! – Рамиль Наильевич за своих физиков хоть с богом, хоть с чертом поспорил бы, а тут – БЯП.