Книга Ощепков - Александр Куланов

Так ли, иначе ли познакомились будущие родители нашего героя, но вместе они прожили долгую, по сахалинским меркам, жизнь — более десяти лет. Муж или сожитель Марии Ощепковой (тут уж кому как нравится) Сергей Плисак умер в 1902 году, двумя годами ранее невенчанной супруги. Из того немногого, что сохранили о нем документы, мы знаем, что это был преуспевающий столяр, сумевший обзавестись в поселке несколькими домами. О сахалинской недвижимости, сыгравшей значительную роль в жизни Васи Ощепкова, еще будет сказано далее, а пока остановимся на другом важном моменте. Фамилия Плисак явно мало- российского происхождения. Сохранились документы, подтверждающие, что до февраля 1912 года опекуном Васи Ощепкова, оставшегося в двенадцатилетнем возрасте круглым сиротой, являлся некий Емельян Владыко[17]. Некоторые авторы прямо именуют его «дядей» Василия[18]. Откуда появилась информация о родстве, также неясно — ссылок нет, но версия эта любопытна, и вот почему. В сахалинской картотеке Чехова Емельян Владыко тоже не значится — значит, и он прибыл позже, зато «дядя» попал в «Книгу памяти Сахалинской области», где числится в списке жителей острова, репрессированных при советской власти:

«Владыко Емельян Евдокимович, р. 1876 в Киевской губ. Проживал в Александровске-Сахалинском. Кладовщик геолого-разведочной партии. Арестован 1.12.1931. Осужден 16.04.1932 к лишению права проживания в Дальневосточном крае и Западно-Сибирском крае сроком на 3 г. Реабилитирован 19.07.1989»[19].

Владыко родился в Киевской губернии, а несложный интернет-анализ плотности расселения людей с фамилией Плисак показывает, что больше всего их живет на территории современной Киевской области Украины или недалеко от нее. Не исключено, что Сергей Плисак и Емельян Владыко действительно были если не родственниками, то во всяком случае земляками. Возможно, они попали на остров вместе, одновременно, и их связывали какие-то крепкие, может быть, даже родственные узы, заставившие Владыко стать опекуном Василия Ощепкова после скорой смерти его родителей. К Васиному счастью, отец оставил ему немалое, по александровским меркам, наследство…

Глава вторая
РОЖДЕННЫЙ В НЕВОЛЕ

Василий Ощепков во всех документах, сопровождавших его по короткой, но бурной жизни, записан как выходец из крестьянского сословия, сын столяра. Судя по некоторым данным, Сергей Захарович Плисак был не просто столяром, а отличным мастером и удачливым, как сказали бы сегодня, предпринимателем. Он нажил пусть небольшой, но капитал, а это даже в столичном, по сахалинским меркам, Александровске было не так легко. Дело в том, что мастеровым на Сахалине приходилось трудно — конкуренция на острове была слишком велика. Чехов заметил, что «…среди ссыльных много плотников, столяров, портных и проч., но большинство их сидит без дела или занимается хлебопашеством… Те изящные и дорогие поделки из дерева, которые были на тюремной выставке, показывают только, что на каторгу попадают иногда очень хорошие столяры; но они не имеют никакого отношения к тюрьме, так как не тюрьма находит им сбыт и не тюрьма обучает каторжных мастерствам; до последнего времени она пользовалась трудом уже готовых мастеров. Предложение труда мастеров значительно превышает спрос. “Тут даже фальшивых бумажек сбывать негде”, — сказал мне один каторжный. Плотники работают по 20 коп. в день на своих харчах, а портные шьют за водку»[20]. Впрочем, Влас Дорошевич увидел труд мастеровых несколько иначе: «…даже во Владивостоке у многих можно видеть очень приличную мебель работы корсаковских мастерских».

Коммерческие успехи Сергея Плисака говорят сами за себя: он явно сумел избежать общей судьбы бывших мастеровых, профессиональной деградации, выбился в люди. Неизвестно, насколько помогала ему в этом «жена» Мария (был ли у него еще один брак на родине — неизвестно), но на Сахалине у Сергея Захаровича появились и хороший дом, и заработок. Нет никаких сведений, но просто хочется предположить, что его семья жила хорошо, дружно, что Мария и Сергей относились друг к другу как настоящие супруги, а не были парой обреченных на выживание в условиях островной тюрьмы человеческих особей, брошенных в объятия друг другу волей судьбы, и сын их вырос честным, красивым человеком в искренней любви родителей к нему и друг к другу — вне зависимости от их официального статуса. «Сахалинский летописец» А. П. Чехов замечал, что «…как люди в большинстве патриархальные и религиозные, ссыльные предпочитают законный брак. Незаконные супруги часто просят у начальства дозволения перевенчаться, но по большинству этих прошений приходится отказывать по причинам, не зависящим ни от местной администрации, ни от самих ссыльных. Дело в том, что, хотя с лишением всех прав состояния поражаются супружеские права осужденного и он уже не существует для семьи, как бы умер, но тем не менее все-таки его брачные права в ссылке определяются не обстоятельствами, вытекающими из его дальнейшей жизни, а волею супруга не осужденного, оставшегося на родине. Необходимо, чтобы этот супруг согласился на расторжение брака и дал развод, и тогда только осужденный может вступить в новый брак. Оставшиеся же супруги обыкновенно не дают этого согласия: одни из религиозного убеждения, что развод есть грех, другие — потому, что считают расторжение браков ненужным, праздным делом, прихотью, особенно когда обоим супругам уже близко к сорока. В том, что ссыльные не вступают в законный брак, часто бывают виноваты также несовершенства статейных списков, создающие в каждом отдельном случае целый ряд всяких формальностей, томительных, во вкусе старинной волокиты, ведущих к тому лишь, что ссыльный, истратившись на писарей, гербовые марки и телеграммы, в конце концов безнадежно машет рукой и решает, что законной семьи у него не может быть. У многих ссыльных совсем нет статейных списков; попадаются такие списки, в которых совсем не показано семейное положение ссыльного или же показано неясно или неверно; между тем, кроме статейного списка, у ссыльного нет никаких других документов, на которые он мог бы ссылаться в случае надобности»[21].

На Сахалине было принято фиксировать семейное положение по двум позициям: «на материке» и «на острове». В учетных карточках, введенных доктором Чеховым для переписи сахалинского населения, соответствующая графа тоже была расширенная, с пометкой: «Одиннадцатая относилась к семейному состоянию: женат, вдов, холост? Если женат, то где: на родине, на Сахалине? Слова “женат, вдов, холост” на Сахалине еще не определяют семейного положения; здесь очень часто женатые бывают обречены на одинокую безбрачную жизнь, так как супруги их живут на родине и не дают им развода, а холостые и вдовые живут семейно и имеют по полдюжине детей; поэтому ведущих холостую жизнь не формально, а на самом деле, хотя бы они значились женатыми, я (А. П. Чехов. — А. К.) считал не лишним отмечать словом “одинок”»[22]. Вся эта каторжно-судебная, коверкавшая и без того изломанные судьбы сахалинская казуистика неожиданно, но закономерно проявится потом в биографии, точнее, в анкете Василия Ощепкова. В сентябре 1923 года, заполняя анкету для разведывательного отдела 5-й армии, в графе «семейное положение» он напишет: «холост и одинок»[23]. Лиричная и трогательная на первый взгляд формулировка, вызывающая массу аллюзий на душещипательные мелодрамы начала XX века с музыкальным настроением арии Мистера Икс из «Принцессы цирка» Имре Кальмана, на самом деле была суха и объективна. Василий Ощепков, уроженец Сахалина, недавно с Сахалина вернувшийся и вновь туда собирающийся, никак не мог отвыкнуть от каторжного языка и даже служебную анкету заполнял по требованиям не советской военной, а царской каторжной администрации: холост на материке, не женат на острове.