Книга Константин Павлович - Майя Кучерская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
По письму рассыпаны были прозрачные намеки: бабушка помнит о твоих именинах, не забывай и ты, чье имя от рождения носишь; бабушка любуется севастопольскими кораблями и фрегатами, полюбуйся и ты — придет время, доплывешь на этих корабликах до Царяграда за два дня… Восьмилетнему мальчику, возможно, уловить всё это было не под силу, но главное понимал и он — стоит протянуть руку, и сказочный, белокаменный город сам прыгнет на ладошку.
13 августа 1787 года турки объявили России войну, которая продолжалась с переменным успехом и разной степенью интенсивности до 1791 года. 21 июня 1788 года военные действия против России начала Швеция, русско-шведская война завершилась спустя два года Верельским мирным договором, заключенным к взаимному облегчению сторон и без всяких выгод. Обе войны послужили поводом для новых размышлений императрицы о будущем младшего внука.
«Пусть Турки пойдут, куда хотят. Греки могут составить монархию для Константина Павловича. И чего Европе опасаться? Ибо лучше иметь в соседстве христианскую державу, нежели варваров; да она и не будет страшна, разделясь на части. Откроется коммерция при порте Византийском, где не удобно уже быть столице», — говорила императрица в кругу приближенных 7 июня 1788 года. 10 октября 1788 года в ответ на предложение Потемкина посадить Константина на шведский престол Екатерина отвечала: «Константину не быть на севере; естьли быть не может на полудне, то остаться ему где ныне; Константин со шведами не единого закона, не единаго языка». В октябре 1789 года Екатерина снова рассуждала о судьбе греков: «О Греках: их можно оживить. Константин — мальчик хорош; он через 30 лет из Севастополя поедет в Царьград. Мы теперь рога ломаем, а тогда уж будут сломлены, и для него легче».
И греки снова надеялись, ждали, составляли письма, теперь уже адресуясь самому великому князю Константину: «Провидение со временем, при помощи стихиев, да воспешествует, согласно сердечным желаниям ваших слуг, истребить тирана, несправедливо владеющего троном предка нашего Константина Великого; да прославится сим высочайшее имя вашего императорского высочества… Теперь настоит наиспособнейшее время к истреблению врага православия и мучителя человечества и к возвышению на престоле Константина, тебя, кротчайшего государя нашего». На конверте, в который было вложено послание, значилось: «Его высочеству, кротчайшему греческому самодержцу Константину III» (подразумевалось, очевидно, что первым был Константин Великий, вторым — Константин XI, замкнувший династию Палеологов; Константин Павлович оказывался на почетном третьем месте). Екатерина прочитала послание с улыбкой, написала резолюцию: «Нет ничего живее, как греческое воображение; они мысленно видят, и сие, им кажется, существует. Если письмо по почте пришло, то на почте и пропасть могло, и для того оставить можно яко неполученное; а если с кем прислано, то словесно сказать, что содержание письма сего есть рановременное».
Так что Константин Павлович письма этого так и не увидел. Скорее всего, оно было сочинено зимой 1789/90 года, когда в Петербург прибыла делегация греческих капитанов, не забывших об общих с русским флотом победах при Наварине и Чесме и явившихся просить у России новой помощи в борьбе с турками. Греки ожидали аудиенции с императрицей три месяца и лишь по ходатайству Платона Зубова были удостоены высочайшей беседы. Екатерина позволила вождям сулиотов встретиться и с юным Константином Павловичем, который на греческом языке пожелал воинам успеха. Тем не менее по ироничной резолюции императрицы на послании очевидно, что в тот момент Екатерина относилась к «греческому проекту» с осторожностью. Не торопясь слишком обнадеживать греков, она ограничивалась выразительными символическими жестами — знакомила гостей с говорящим по-гречески внуком, писала пьесы с ясным политическим подтекстом.
В 1790 году, в разгар Русско-турецкой войны, в Эрмитаже было дано представление по пьесе самой императрицы «Начальное правление Олега», написанной еще в 1786 году и посвященной вторжению дружины князя Олега в Константинополь; в конце пьесы щит Рюрика прикрепляли на знаменитом Константиновом ипподроме. О придворной постановке Екатерина предусмотрительно известила своих иностранных корреспондентов. Правда, «заступница верным», поборница православия и сокрушительница мечетей в своей пьесе несколько забылась, ни разу не упомянув о том, что Олег захватил христианскую столицу. Константинополь в «Олеге» — столица не христианской, а Римской империи, апофеоз государственной и политической мощи.
Сказка сказывалась гораздо складнее, чем двигалось дело, — даже взятие Суворовым Измаила не привело к немедленному заключению мира. Переговоры в Яссах затянулись еще на полгода — султан не торопился мириться, зная, что Пруссия и Англия готовы выступить против России. Не дожидаясь официального подтверждения русских успехов, 28 апреля 1791 года князь Таврический дал в честь победы последний в своей жизни великолепный праздник. Торжество воспроизводило атмосферу эллинизированного Эдема — с зимним садом, растущими на деревьях стеклянными сияющими плодами, с балетами, комедией, балом и ужином, с кадрилями, исполненными двадцатью четырьмя парами юношей и девиц, среди которых были и великие князья Александр и Константин. В словах хора, сочиненных к празднику Державиным, славная будущность великих князей вновь рассматривалась сквозь призму образов Александра Македонского и Константина Великого.
В декабре 1791 года Турция все же вынуждена была признать присоединение к России Крыма и заключить Ясский мир. Но Константинополь по-прежнему принадлежал Порте. В 1793 году, в период угрозы очередной Русско-турецкой войны, Суворов даже начертал план его захвата, но другие события, на этот раз волнения в Польше, вновь отвлекли императрицу от заветной столицы.
3 мая 1791 года четырехлетний сейм принял конституцию, вводившую наследственную монархию; причем королем Польши мог быть отныне только природный поляк. Конституция уравнивала в правах мещан и шляхтичей, обеспечивала правительственной защитой крестьян, а также отменяла и «liberum veto», согласно которому каждый участник сейма мог наложить вето на принимаемое решение — это делало сейм зависимым от любого депутата, в том числе прорусского, в том числе подкупленного иностранным государством. Екатерине справедливо почудился бунт, особенно неприятный на фоне недавней французской революции. Но пока продолжалась война с турками, императрице было не до поляков. Однако едва мир с Турцией заключили, на территорию Речи Посполитой были введены русские и прусские войска, и в январе 1793 года Россия и Пруссия осуществили второй раздел Польши. России достались Белоруссия и Правобережная Украина, Пруссии — Гданьск, Торунь, часть Великой Польши. В ответ в Польше поднялась волна возмущения, силы восставших объединились под предводительством генерала Тадеуша Костюшко.
В августе русские войска во главе с Суворовым уже шагали по территории Польши. Медлить Суворов не любил. Глазомер, быстрота и натиск.
