Книга Русанов - Владислав Корякин

При всем своем интересе к личности В. А. Русанова и поиску материалов не могу без содрогания вспоминать о собственных промахах и упущениях, теперь уже невосполнимых. Заведующим фотолабораторией в нашем институте был фотомастер Захар Захарович Виноградов, напоминавший благородной сединой библейского патриарха. Узнав, что я недавно вернулся с Новой Земли, он поделился со мной воспоминанием:

— А я ведь с самим Русановым встречался…

С запозданием признаюсь, что мой тогдашний уровень не позволил оценить значение этой бесценной информации. К счастью, новоземельские дневники 3. 3. Виноградова и многочисленные фотографии хранятся теперь в Историческом музее в Москве и использованы в настоящей книге.

На Новую Землю мне пришлось возвращаться еще много раз, и я посетил, наверное, все места, связанные с деятельностью Русанова. Примерно то же повторилось и на Шпицбергене, где за свои одиннадцать экспедиций я практически повторил все маршруты исследователя непосредственно на местности, иной раз, что называется, «след в след». Порой новые технические средства демонстрировали свое преимущество слишком наглядно. Десяток строк в письмах Русанова о трудностях пересечения главного острова архипелага по ледникам летом 1912 года раскрылись для меня в жуткой реальности, когда я увидал эту местность с вертолета — заснеженная сквозная долина от моря до моря в салатных разводьях снежных болот на ледниках, картина знакомая еще по Новой Земле. Мне показалось, что я сам по пояс погружаюсь в противную холодную жижу, еле передвигая ноги в сапогах с намокшими портянками, когда каждый шаг дается нечеловеческим напряжением. Открывшаяся картина объясняла то, что не вполне уяснили комментаторы русановских трудов — причину задержки русановского отряда при пересечении Шпицбергена с потерей нескольких важных дней, поставивших его на край гибели. Не стану продолжать эту тему, поскольку к ней придется возвращаться на страницах этой книги многократно. Однажды я понял, что могу сесть за книгу о Русанове-исследователе, хотя в этом у меня уже были предшественники и весьма серьезные.

В качестве ответственного редактора издательство решило мне назначить доктора исторических наук Василия Михайловича Пасецкого и понятно почему — у него о Русанове уже были опубликованы две книги. Очевидно, моя третья на ту же тему должна была стать совсем другой, иначе терялся смысл ее публикации. Кроме того, Русанов в то время стал популярной фигурой и на его поиски устремились чуть ли не десятки самодеятельных экспедиций и, соответственно, многие издания подхватили эту тему, обещая решение всех проблем, связанных с Русановым, в самом ближайшем будущем. Вот почему я не мог ожидать особо теплого приема у маститого полярного историка, что он, собственно, мне и пообещал:

— Сами понимаете, если вы напишете плохую книгу, моего согласия на ее издание вы не получите…

Спустя какое-то время мне пришлось наблюдать его работу над моей рукописью, причем я сам стремился обратить его внимание на спорные места. Внешне было трудно определить, насколько Василий Михайлович удовлетворен моим произведением — его лицо оставалось совершенно непроницаемым. Иногда он все же снисходил до замечаний, но таких кратких и сдержанных, что судить о его окончательном решении было невозможно, типа «подумать только…», «ну, это вы, батенька…», «а это действительно так?» и т. д. Какой-либо мелкой правкой, чем отличаются большинство специалистов на его месте, он не занимался и совершенно оправданно — это было делом редактора издательства. Так продолжалось несколько дней. Наконец я услышал: «А ведь это другое прочтение… Странно, что на это место не обратили внимание ваши предшественники!» — и поставил свой шикарный автограф на титульном листе рукописи. Правда, он тут же добавил: «Не радуйтесь, на таком материале можно было бы сделать гораздо более полное исследование. Ну, да у вас впереди еще время есть…» Так я получил благословение мэтра, и оставалось только завершить мой замысел в виде печатного труда.

Хочу сказать, что работа над ним предоставила мне множество интересных встреч не только в столице российских полярников, каким в то время был Ленинград (и таковым остается нынешний Санкт-Петербург), но и в других городах, связанных с жизнью героя этой книги. Прежде всего это его родина Орел, где в 1975 году по инициативе Московского филиала Географического общества проводилась научно-общественная конференция в связи со 100-летием со дня рождения исследователя. Свою роль в ней сыграла научно-спортивная экспедиция «Комсомольской правды» во главе с Д. И. Шпаро и А. В. Шумиловым. В значительной мере благодаря этим ребятам удалось отстоять от сноса дом, в котором прошли молодые годы исследователя, а позднее был организован Дом-музей В. А. Русанова, со временем превратившийся в небольшой научно-исследовательский центр. Поскольку прилегающая часть городской застройки еще долго сохраняла свой первоначальный облик, оставалась возможность ощутить непередаваемый аромат прошлого, в котором формировался характер юного Володи Русанова в период его мужания.

То же относится и к Архангельску, откуда начинались пути-дороги исследователя в просторы Арктики, в первую очередь на Новую Землю. Я застал еще деревянную застройку по Троицкому проспекту, скрипучие тесовые мостки на центральной улице города, прихотливый рисунок резных наличников деревянных домиков современников Русанова, Соборную пристань, откуда он уходил в просторы полярных морей, монументальные постройки старинной таможни на набережной просторной Двины, певучий поморский говор — все то, с чем имел дело герой этой книги. К счастью, Архангельский краеведческий музей сохранил немало документов той поры.

Так постепенно за многие годы у меня выработался определенный подход к интересующей меня личности исследователя. Я не только сравнивал полученные им результаты с современными данными, но пытался хотя бы мысленно оказаться в его положении, чтобы увидеть развитие событий его глазами, — чаще всего это относилось к характеру полученной им маршрутной информации. Это непростая проблема, поскольку теперь аналогичные работы стараются проводить со стационаров или еще лучше дистанционными методами — путем аэрофотосъемки и космической съемки. Конечно, это сберегает время и позволяет охватывать обширные территории, но в любом случае ключевые, контрольные участки требуется отрабатывать в поле. Но это далеко не все в оценке достижений героя книги, ибо главным все-таки остаются его человеческие качества: вкусы и пристрастия, склонности и слабости, отношения с родными, близкими, сотрудниками, начальством и просто окружающими. Ведь интересно, любил ли он природу, интересовали ли его искусство, литература и многое другое. Оказалось, что в этом отношении имеющиеся возможности далеко не исчерпаны. В литературе о Русанове, например, не использовались дневники людей, встречавшихся с ним — Виноградова, Писахова, Пришвина, как и воспоминания его отчима

А. П. Соколова и некоторые другие источники, «задействованные» в настоящей книге, как и не публиковавшиеся фотографии. Эти не столько новые, сколько не использовавшиеся материалы позволяют заново осветить многие стороны деятельности Русанова, например, его отношение к своему современнику Георгию Яковлевичу Седову на основе статьи, опубликованной в кадетской газете «Речь» в мае 1912 года. А ведь был еще и личный дневник исследователя, неоднократно и лишь частично использованный им для отчетов. Был, ибо его местонахождение в настоящее время неизвестно…