Книга Яйца, бобы и лепешки - Пэлем Грэнвил Вудхауз

Бинго, словно леопард, выскочил из куста. Собачка попятилась, всем своим видом говоря: «Чему обязана?» – но учуяла сыр, и дальше все пошло как по маслу. Через полминуты Бинго нес ее к себе домой.

Когда он пришел туда, пекинесы уже легли, но приняли пришельца как родного. Обычно, если сунуть к ним чужака, поднимается что-то подобное Новому году в Мадриде; но сейчас, немного посопев, они одобрили гостя и свернулись клубочками, словно члены клуба «Атенеум». Вернувшись в библиотеку, Бинго позвонил, чтобы попросить виски и содовой у дворецкого, если тот вернулся.

Тот вернулся. Обслужив хозяина, он сказал:

– Да, сэр, насчет собачки…

– С-с-с-с-собачки? – проверил Бинго. – Какой собачки (семь «К»)?

– Вин-Фу, сэр. Я не мог сообщить вам, поскольку вас не было дома, когда звонила миссис Литтл. Она велела мне отвезти Вин-Фу в Богнор-Реджис. Насколько я понимаю, там отдыхает художник-анималист, которому миссис Литтл заказала его портрет. Я счел своим долгом сообщить об этом вам, иначе вы могли бы обеспокоиться, случайно заметив, что одной собачки недостает. Спокойной ночи, сэр.

Легко представить себе, что чувствовал Бинго. Как можно, думал он, поручать слуге то, что должен делать глава семьи? Что ж, теперь он вор. Неужели нельзя предупредить? Да и вообще, зачем поощрять в собачке тщеславие? Они и так важничают. А главное, как теперь быть? Этого он не знал.

Однако, проспавшись, он понял, где выход. Надо отвести собачку к Перкису и запустить ее в сад.

Вытираясь после ванны, он понял, что не знает адреса. Вчера он забрел так далеко, столько кружил, что даже улицы не найдет. Можно посмотреть в телефонной книге, но он забыл фамилию.

Теперь-то он ее знает. Теперь она впечатана в его память. Спросите его когда угодно: «Да, кстати, как зовется владелец «Малыша»?», и он мгновенно ответит: «Генри Катберт Перкис», а тогда – начисто забыл. С фамилиями всегда так. Если я скажу вам, что за первым завтраком он шептал: «Уинтерботтом», а за вторым – «Бенджефилд», вы поймете, как далеко зашло дело. Письмо он порвал на тысячу (восемь) клочков. Словом, хуже некуда.

Оставалось одно, сбагрить куда-нибудь собачку. Надеюсь, ты уже понял, зачем он приходил к тебе, понял – и пожалел его. Когда ты ему отказал, он совсем пал духом и, вернувшись домой, вызвал дворецкого.

– Какие бывают фамилии? – спросил он.

– Фамилии, сэр?

– Да. Никак не могу вспомнить одну фамилию на «Дж».

– На «Дж», сэр?

– Да.

– Может быть, Смит?

– Ничего подобного! Если вы хотите сказать «Джонс» не надо, она посложнее. Такая, знаете, экзотическая, вроде «Джернингем» или «Джоркис». А может, и не на «Дж». Начнем-ка с «А».

– Адамс, сэр? Аллен? Акворт? Андерсон? Аркрайт? Аберкромби?

– Нет, не то. Давайте «Б».

– Бейтс? Булстрод? Белингер? Биггз? Бультитьюд?

– Попробуем на «К».

– Коллинз? Клегг? Клаттербак? Кэртью? Керли? Кэбот? Кейт? Кэфри? Кан? Коэн? Кенон? Картер? Кэзи? Кули? Картбертсон? Корк? Кроу? Кру?

Бинго стало плохо. Он собирался взмахнуть рукой, но тут услышал:

– Кэдвалладер?

– Кэдвалладер!

– Я угадал, сэр?

– Нет, но мне годится.

Понимаете, он вспомнил, что так звался хозяин лавочки. Если плясать оттуда, нетрудно найти владельца собачки. Словом, курс на Кэдвалладера!

Отыскав его адрес, Бинго вышел в путь с пекинесом под мышкой и надеждой в сердце. Вскоре он нашел лавочку, а там – живую изгородь, за которой располагался вожделенный сад.

Бинго открыл калитку, запустил собачку и вернулся домой, чувствуя примерно то, что чувствует убийца, избавившийся от тела. Можно сравнить его и с отроками, когда они вышли из печи. Давно, еще в школе, ему довелось упасть на мяч, и он тут же оказался под грудой тел с очень острыми локтями. Он помнил, что испытывал, когда эта груда слезла с его спины. Так и сейчас. Возможно, он пел. Не исключено, что он прошелся в танце.

Подходя на цыпочках к дому, он заметил, что к его ноге, тихо урча, прикоснулось что-то косматое и, взглянув вниз, увидел собачку. Вероятно, она к нему привязалась и воспользовалась тем, что он не запер калитку.

Пока он стоял в оцепенении, к нему подошел дворецкий.

– Простите, сэр, – сказал он, – не знаете ли вы телефона в Богнор-Реджис?

– А что?

– К миссис Литтл заходил мистер Перкис. Осведомлялся о ее номере.

– Перкис? – вскричал Бинго. – Перкис?

– Да, сэр.

– Хочет позвонить миссис Литтл?

– Да, сэр.

Бинго глубоко вздохнул.

– Бэгшоу, – выговорил он, – принесите мне виски с содовой. Виски – побольше, содовой – поменьше. Кому она нужна?

Итак, Перкис спрашивал телефон. Видимо, нашел шляпу и прочитал имя владельца. Оставалось одно – молить о милости. Да, неприятно, но что поделаешь?! Надо воззвать к его чувствам. А есть ли они? У него какой-то суровый, отрешенный взгляд, как у неуступчивого букмекера…

Перкис стоял спиной к нему, глядя в сад. Обернувшись, он с отвращением посмотрел на гостя, и тот понял, что борьба предстоит нелегкая.

– Ну что еще? – спросил хозяин.

– Я насчет собачки… – начал Бинго и закашлялся. В рот ему залетел комар, или мотылек, или, быть может, моль. Кашляя, он увидел, что Перкис странно взмахнул рукой.

– Так я и знал, – сказал владелец журнала.

Бинго все кашлял.

– Этого я и боялся, – продолжал Перкис. – Да, я украл ее.

Бинго справился с инородным телом, но ничего сказать не мог.

– Вы женаты, мистер Литтл, – говорил хозяин, – вы меня поймете. Жена в Танбридж-Уэллсе, у больной тетки. Незадолго до отъезда она купила собачку и строго-настрого приказала смотреть за ней. Вчера я на минутку отлучился, и собачка убежала.

Он судорожно глотнул, а Бинго вздохнул.

– Сегодня я обошел все магазины в Лондоне, но тщетно. Тут я вспомнил, что у вашей жены есть несколько пекинесов и решил спросить, не продаст ли она одного.

Тут он вздохнул:

– Я зашел к вам и узнал, что миссис Литтл уехала. Писать ей бесполезно, жена вернется завтра. Выходя из вашего сада, я споткнулся о собачку, точно такую же, как наша. Соблазн был слишком велик.

– Вы ее взяли? – спросил Бинго.

Перкис кивнул.

– Нехорошо.

– Я знаю, я знаю! Мало того, чудовищно. Я не думал, что вы меня видели. – Он снова вздохнул. – Собачка в кухне, ужинает. Сейчас я позвоню, чтобы принесли. О жене и подумать страшно… – И Перкис вздрогнул.