Книга Замужем за Буддой - Вэй Хой

— Это тебе, — сказал он и протянул мне пакет.

— Спасибо. Очень мило с твоей стороны. Это что, рождественский подарок? — я с любопытством ощупала пакет, но так и не смогла догадаться, что же там внутри.

— Не знаю. Наверное, — ответил он. — Мне просто захотелось купить это для тебя. А тут как раз в магазине распродажа.

Этот наивный и безыскусный ответ невольно рассмешил меня:

— А что там?

— Думаю, ты не узнаешь, пока не откроешь, — ответил он с загадочной улыбкой.

Я быстро надорвала пакет и заглянула внутрь. Там оказалась коробка. Прочитав надпись на упаковке, я просто глазам своим не поверила. Это был… увлажнитель воздуха!

Я уставилась на него в молчаливом изумлении, а Мудзу встревоженно спросил:

— Тебе что, не нравится? Конечно, это не слишком романтично, но я вспомнил: в телефонном разговоре ты как-то обмолвилась, что в нью-йоркских квартирах очень сухой воздух и что из-за этого у тебя даже иногда идет кровь из носа…

Я еще шире раскрыла глаза и едва не расхохоталась.

— Неужели я действительно говорила такое? — пробормотала я и добавила: — Вообще-то такая вещь мне не помешает. Я, знаешь ли, женщина практичная. Всем розам на свете предпочитаю увлажнитель воздуха…

С этими словами я слегка обняла Мудзу и чмокнула в губы. И как только наши уста слились во влажном поцелуе, меня ударило разрядом статического электричества.

Мы мгновенно отпрянули друг от друга и засмеялись.

— Вот видишь! В Нью-Йорке и правда очень сухой воздух!

Улыбнувшись в ответ на его шутливое замечание, я смогла хотя бы отчасти скрыть волнение и растерянность, которые испытывала.

— Может быть, мне стоит м-м-м… сначала отнести это домой? — пролепетала я, густо покраснев.

Я взяла пакет и побежала к лестнице, а Мудзу остался ждать в небольшом уютном вестибюле внизу в подъезде.

Он окликнул меня, когда я уже поднималась:

— Коко! Не спеши. У нас масса времени! Может, тебе стоит надеть что-нибудь потеплее. Пальто у тебя очень красивое, но на улице все-таки слишком холодно.

«Да, такое нечасто услышишь на первом свидании…» — подумала я про себя, в недоумении пожав плечами.

Когда я через некоторое время спустилась в вестибюль, то была с ног до головы укутана в огромную черную парку, больше похожую не на пальто, а на спальный мешок. При взгляде на меня Мудзу улыбнулся.

Я была заинтригована. Его присутствие согревало, но не тем теплом, которое исходит от камина или обнаженного мужского тела, а тем, что будит подспудные ассоциации в самой глубине подсознания. Неощутимые младенческие воспоминания о теплом материнском чреве, о монотонном звучании сутр в храме при тусклом свете коптящих масляных светильников. Первые, должно быть, поселились во мне еще до прихода в этот мир, а вторые были порождены религиозным обрядом, когда монахи в Храме благодатного дождя на острове Путо на следующий день после моего рождения дали мне имя. Эти воспоминания и ассоциации были сродни интуитивным, иррациональным ощущениям, дремлющим под кожей и оживающим при малейшем, даже слабом прикосновении. Такая врожденная интуиция часто бывает более надежной и верной, чем логические рассуждения.

И вот, заполучив новый увлажнитель и облачившись в длинную черную парку, удобную и уютную, как спальный мешок, я внезапно решила, что почти влюбилась в Мудзу.

Мы прогулялись семь или восемь кварталов до Гранд-Авеню и пришли в небольшой малазийский ресторанчик под названием «Ньонья». Владелец заведения был китайско-малазийского происхождения, и еда здесь была очень похожа на традиционную китайскую кухню. Мой желудок упорно отказывался перестраиваться, поэтому в Нью-Йорке я ела только китайские блюда. Конечно, то, что подавали в «Ньонье», не шло ни в какое сравнение с настоящей китайской едой, но это было лучше, чем ничего.

Ужин был неплох, особенно мне пришлись по вкусу сваренный в кокосовом молоке рис, приготовленная на пару рыба в соевом соусе и тофу с обжаренными в масле овощами. Мудзу любил поесть. Он утверждал, что ему необходимо питаться не реже четырех или пяти раз в день. Если он голоден, говорил он, у него портится настроение, а плохое настроение вредно для здоровья.

— Я считаю, что самое важное в жизни — счастье и здоровье, — сказал он.

— А как насчет денег? — поинтересовалась я.

— Для меня они не имеют большого значения. Пока мне хватает на жизнь, я доволен, — с этими словами он энергично принялся за рыбу и не остановился, пока не съел все и не обглодал косточки. — Конечно, если бы мне вдруг представился шанс баснословно разбогатеть, я бы его не упустил, — добавил он. — Думаю, чтобы стать мультимиллионером, нужно обладать изрядной смелостью. А у многих людей не хватает решимости даже вообразить, что они могли бы ворочать такими огромными суммами.

«У него весьма своеобразное отношение к богатству», — отметила я про себя.

Мудзу сочинял книги о путешествиях. Кроме того, на общественных началах работал в городской медицинской клинике, обучая студентов-медиков приемам даоистской медитации и индийской йоги. Но его главным занятием была съемка некоммерческого документального кино (что в определенном смысле тоже было работой на общественных началах, ибо мало кому удавалось сделать деньги на документалистике). У Мудзу был собственный офис в Сохо на Восточном Бродвее, всего в какой-то сотне ярдов от моей квартиры на Уоттс-стрит.

В одном из электронных писем он вскользь упомянул, что работает над новым проектом. Главным героем его очередной документальной ленты был латиноамериканский певец по имени Хулио, которого окрестили «поющей совестью Доминиканской Республики». Эти двое подружились и стали неразлучны, как братья.

— Как продвигается работа над фильмом? — спросила я.

— Ох, проблем больше, чем я думал. То неполадки с оборудованием и аппаратурой, то у кого-нибудь из съемочной группы пищевое отравление. И в довершение всех бед мы с Хулио постоянно спорим, — при этих словах Мудзу улыбнулся. — С латиноамериканцами чудесно дружить, но работать с ними — сущее мученье.

— О, кстати! — неожиданно воскликнул он, словно вдруг вспомнил нечто важное. — Мне понравилась твоя книга.

— Значит, ты все-таки сподобился ее прочесть, — я с облегчением вздохнула и изобразила некое подобие торжествующей улыбки.

Дело в том, что он как-то сказал мне по телефону, что купил в магазине сразу два экземпляра моей книги — один на английском, другой на японском — но пока не отважился прочесть их. По его словам, он боялся: если книги ему не понравятся, это непременно скажется на его романтических чувствах к автору.

— Во-первых, моя книга и я — далеко не одно и то же. Во-вторых, ты вовсе не обязан испытывать ко мне романтические чувства, — довольно жестко огрызнулась я во время того телефонного разговора. И пожалела о сказанном сразу, как только произнесла эти слова. Мой уязвленный тон, несомненно, выдал, что мне было небезразлично мнение Мудзу. Если верно, что отношения между мужчиной и женщиной — это постоянная борьба двух волевых начал, то, выпалив эту фразу, я сразу поставила себя в невыгодное положение, хотя в каком-то смысле и нанесла упреждающий удар.