Книга Год Быка - Александр Омельянюк
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– «Да ясное дело!».
Платон давно не видел питающуюся начальницу. Она села напротив него в противоположном торце стола и ела, если так можно сказать, громко чавкая, лячкая, хрумкая и сверкая своим большими передними зубами.
Ну, точно крыса! – в этот момент подумал он.
Но надо было соблюдать приличия. И он отвлёкся на трапезу.
Надежда поставила на стол, оставшийся от их совместного застолья, коньяк, а также лимон, маринованные огурцы, как всегда купив вырезку свинины, нарезку очень жирной копчёной колбасы и, слава богу, сыра.
Практически только его Платон и ел.
После окончания застолья, выразившегося в принятия нескольких рюмочек коньяка с соответствующей закуской, Надежда, видимо вспомнив, что и Платон имел на него права, наедине оправдалась перед ним:
– «Я поставила коньяк, чтобы головой не морочиться!».
А потом, вместе с ним убирая со стола, спросила его:
– «Ну, как коньячок?».
– «Ничего! Оказывает лечебное действие!» – выдал Платон дежурное откровение, имея ввиду понижение своего давления.
– «Конечно! Все знают, что это лечебное!» – обрадовалась та такому выходу.
– «Недаром Гаврилыч постоянно пьёт его!» – попытался Платон задеть Надьку за живое.
– «Да! Даже слишком!» – сокрушённо согласилась она.
– «У него так сосуды в голове расширились, что в них мысли свободно гуляют!».
Поймав мысль, но не свою, а Платона, начальница тут же пожаловалась ему на Алексея Ляпунова, опять в чём-то сильно подведшего её:
– «Да он это сделал специально, административно!».
– «Так он не продумывает всё до конца! Впрочем, до середины тоже!» – решил Платон помочь Надежде в её изысканиях причин неудач.
На следующий день с утра, как с похмелья, Надежда вытащила из холодильника бутылку начатой медовухи и спросила Платона:
– «Тут случайно из горла никто не пил?».
– «Ну, ты что? Все тут люди культурные. В стаканы наливали!».
– «А кто пил-то?».
– «Да я и Нина Михайловна!».
– «А-а!».
И тут же она начала хлобыстать из горла, громко булькая и шумно выражая удовольствие:
– «Кха-а-а!».
Вот, тебе, на! Культура так и булькает! – про себя ухмыльнулся Платон.
Позже он решил немного поучить начальницу, напугав её.
Когда Надежда следующий раз будет пить, он будто бы случайно вспомнит, что из горла также пила и уборщица Нина Михайловна – старуха лет под семьдесят с кривыми, гнилыми зубами:
– «Хе-хе-хе!» – вслух рассмеялся озорник.
После обеда Платон на своём рабочем месте уже пил чай с печеньем.
Надежда крутилась поблизости, подтирая пол и что-то ища в холодильнике, подбирая для чего-то тарелки.
Минут через пять, когда Платон уже закончил чаепитие, помыл чашку, и сходил в туалет, на обратном пути он был перехвачен Надеждой, вышедшей из своего кабинета с тарелочкой, в которой виднелся кусочек торта:
– «Это тебе!».
– «Ну, что ж ты?! Раньше не могла? Я уж чай попил!».
На что дурочка ответила:
– «А ты, что так рано чай пил?! Мы вот только что собрались!».
Ближе к вечеру он снова услышал было подзабытое.
– «Плато-о-он! – опять заголосила Надежда – Подь сюда!».
Платон подошёл и увидел посетительницу.
По реакции гостьи он понял, что той стало стыдно за его же начальницу. И он поспешил к ней на помощь:
– «Надьк! Тут не надо громко орать-то! Тут же не Белые столбы!».
Через несколько минут Надежда вошла, демонстрируя свою заботу о нечаянно ею обиженном коллеге:
– «Тортик очень вкусный, Платон! Напрасно ты его не ешь!».
– «Так если я буду есть всё, что вкусное, я в дверь не пролезу!» – не принял тот её заботу, держа на расстоянии.
Зато отвёл душу, вернее удовлетворил зов тела, Гудин.
В этот раз он просто объелся лишними кусками торта, и напрасно.
Ночью Иван тайно и несанкционированно портил воздух от вечером так и не переваренных дневных праздничных разносолов.
Зловоние вынудило Галину Петровну покинуть опочивальню старого пердуна Ивана Гавриловича, напрочь отбившего у неё охоту заниматься с ним и так редким и вялотекущим квази сексом.
Но в следующие дни она пошла ещё дальше, сначала ограничив утреннюю и вечернюю пайку негодного любовника, а затем и вовсе перестав его кормить завтраками и ужинами, сославшись на заметный вред вечернего чревоугодия.
Этому также способствовал и тот факт, что сама Галина Петровна трижды в день бесплатно столовалась в офисе своей знаменитой компании.
Такое лечение Гудин не мог долго выдержать. Его голодный организм жаждал насыщения чем-нибудь. А его желудок уже с самого рабочего утра требовал начинать чаёвничать.
А вообще, голодный Гудин вскоре пошёл по обходному пути вокруг своей сожительницы, сославшись на «голодание» её матери, и предложив вызывать её к себе домой на выходные дни для откорма, естественно не без основания надеясь на своё в этом самое потребное участие.
После следующего обеденного перерыва Платон пожаловался Алексею на непонимание их женщинами его, только что взятого им из собственной жизни, анекдота:
– «А почему он всегда покупает два банана и одну грушу, а не наоборот?! А потому, что «наоборот» у него давно есть! А почему женщины не поняли? А потому, что дома они видят далёкое от груш и банана!».
– «Мандарины с морковкой или даже сельдереем!» – добавил своё участие молодой гений Алексей.
– «Не смешно!» – возразил, наверно их обладатель, Гудин.
– «Не смешно – это когда извилин мало и воображения нет!» – отшил того довольный собой, теперь уже тоже пенсионер по возрасту, Платон.
А уж воображения, поддерживающего его мечты, Платону всегда хватало. Так он решил сам себе компенсировать отсутствие у него поздравительного адреса от сослуживцев, друзей и родственников, и сочинил стихи о своём шестидесятилетнем юбилее:
А потом он сам себе купил юбилейную открытку, распечатал на одной стороне листа это стихотворение, а на другой – две фотографии, сделанные Ксенией: себя, любимого, в обнимку с Гиппеаструмом, и панорамный снимок застолья, на котором были видны все его дети с супругами.
