Книга Ideal жертвы - Анна и Сергей Литвиновы

А бабушка с мамой даже замуж выходить не трудились.

Бабуля привезла ребенка с целины. Случился у нее в тамошних горячих степях не менее горячий, но очень краткосрочный роман...

Ну, и мама тоже вполне выдержала семейную традицию: на втором курсе университета отправилась в студенческий лагерь. Море, солнце, вино, пустынные пляжи... Робкие, интеллигентные объятия сокурсников ее не привлекли – если уж любить, решила маман, так короля. А королем на их студенческой дискотеке был какой-то местный, загорелый, с наглыми глазами и с собственной моторной лодкой, раздолбай. И по семейному сценарию – жаркая любовь, восторженная второкурсница отдает своему богу все... А дальше каникулы заканчиваются, она возвращается в Москву и узнает, что беременна. И королек ее провинциальный, конечно, сему известию совсем не рад. Замуж (несмотря на перспективу столичной прописки!) не зовет, а от ребенка предлагает избавиться.

Мама это предложение в гневе отвергает. Не потому, правда, что очень уж хотела в несерьезные восемнадцать лет нянчить дите, просто в нашей семье беременность прерывать не принято. Какая-то двоюродная то ли бабка, то ли тетка от этого дела в свое время получила заражение крови и на тот свет отправилась, хотя оперировало ее суперизвестное светило... Ее трагическая гибель в семейном подсознании засела накрепко. Вот с тех пор все и рожают, независимо от наличия мужей: бабушка после своего приключения на целине... Мама – вернувшись из студенческого лагеря...

– Да и ты, Бэлка, наверняка без отца родишь, – пугает меня бабуля.

И я каждый раз вздрагиваю, потому что совсем не хочу повторять семейный сценарий. Я, конечно, не уверена, что найду мужа при своей заурядной внешности и скромном материальном положении, но рожать ребенка без отца и всю жизнь с ним мыкаться тоже не буду. Я, безусловно, очень уважаю свою бабулю – которая одна, без всякой поддержки, подняла, воспитала и выучила мою маман. Да и мамуля тоже не подкачала: без всяких академок, с ребенком на руках, закончила университет, тут же пошла работать, к тридцати пяти дослужилась до собственной квартиры, в тридцать семь – смогла купить машину. Они молодцы, они настоящие русские женщины. Такими гордится страна: коня на скаку остановят, в горящую избу войдут. Только я мечтаю, чтобы коней останавливал и в горящую избу входил кто-нибудь другой. Чтобы мужскую работу ради меня делал сильный, мужественный, надежный мужчина. Чтобы он зарабатывал деньги, возил меня на машине и открывал передо мной дверцу, и наливал шампанское в бокал, и дарил шубы, а если меха ему не по карману, то хотя бы цветы... Ведь шутка сказать: у нас в доме даже на Восьмое марта почти никогда цветов не было, жалкая дежурная мимозка, что вручали маме на работе, разумеется, не в счет.

Но мужчины у меня нет. Не то что богатого и надежного – вообще никакого. В институте были одни девчонки, на работе тоже коллектив абсолютно женский, а на автобусных остановках или в метро ко мне, если и клеятся, то совсем уж жалкие типы. Зачем мне такие? Тем более что я хоть краешком глаза, но успела заглянуть в совсем иную, красивую жизнь.

Завесу над ней для меня приоткрыл отец.

Отец, папа... Странная с ним история приключилась. Очень долго я вообще не ведала: где он, что с ним стало... Мама (с какой-то даже гордостью) говорила, тот вообще о моем рождении не ведает. Она ему не сообщила, что родилась дочь, рост 49, вес 3400. Но, оказалось, отец обо мне знал. И однажды ворвался в мою жизнь.

Когда мне было пятнадцать, возле школы меня подкараулил мужик. В тот момент голос крови мне ничего не подсказал. Я, конечно, далеко не красавица, но отца своего почему-то представляла роскошным, достойным, уверенным в себе мужчиной. А тут подкатывает ко мне унылый тип. Уставший, блеклый, в темной шевелюре явственно проступает седина. И куртешка обтерханная, и прибыл явно не на «мерсе», а своими ногами. И когда он вдруг завел, абсолютно неожиданно для меня, шарманку: «Ох, доча, неужели это ты?!», я едва не кинулась обратно в школу – жаловаться стерегущему вход охраннику, что ко мне какой-то маньяк пристает.

Но мы все-таки разобрались. Он показал документы, стал рассказывать про студенческий лагерь и про их, с моей мамой, сумасшедший роман. Все вроде сходилось, и на злодея, завлекающего меня в сети, мужик не тянул. Я ему поверила. Даже отвела новоявленного отца домой и предъявила мамуле. Та тоже его признала. Сразу. Но с каким же неподражаемо снисходительно-презрительным выражением обронила:

– Да, Иван. Ты постарел...

Потом мы вместе пили чай и ели скромненький, принесенный отцом торт. Разговор не клеился, гостю явно было неуютно, он ерзал и все никак не мог пристроить свои длинные стройные (тут я совсем не в него) ноги. А бабушка – та даже к столу не села. Стояла, опершись спиной о подоконник, и буравила моего отца презрительным взглядом. А едва тот обронил, что в Москву приехал всего на три дня и в гостиницу еще не устраивался, безапелляционно отрезала:

– Ну, уж тут вам точно не гостиница.

И я – едва ли не впервые в своей жизни – увидела, как краснеют взрослые (даже не просто взрослые, а старые!) мужчины.

Неудивительно, что больше мой отец нас не навещал. И не звонил.

Я закончила школу, со второй попытки поступила в институт – к сожалению, не на университетский филфак, как мечтала, а всего лишь в педагогический. Закончила его, поработала годик по специальности, указанной в дипломе – то есть в школе училкой младших классов, – и с позором оттуда сбежала. Долго мыкалась, пыталась устроиться то переводчиком, то даже менеджером по рекламе. А когда мне исполнилось двадцать шесть, наконец нашла свою нишу. Удалось счастливо применить и характер (спокойный, без особых карьерных мечтаний), и образование (педагогическое), и то, что я иностранным языком неплохо владею (английским меня чуть не с пеленок третировала все та же бабуля).

Я устроилась педагогом-воспитателем в частный детский сад. Вы, конечно, можете сморщить нос, и я с вами частично соглашусь. Не самая престижная должность, на визитной карточке ее золотыми буквами не напечатаешь. Но только с обычными детскими садами – из тех, что во дворах спальных микрорайонов – мой садик ничего общего не имел. Те муниципалитет финансирует – а нашим владели капиталисты. И предназначался он тоже для детей капиталистов. Располагался в ближнем Подмосковье, в огромном, полторы тысячи квадратных метров, особняке. Роскошная отделка, множество игровых комнат, крытый бассейн, во дворе – шикарная детская площадка, теннисный корт и полигончик для электромобилей.

Месяц посещений сего райского места стоил нереально дорого, соответственно, и публика, сдающая сюда своих отпрысков, была чрезвычайно серьезная. Детей привозили сплошь шоферы в аккуратных костюмчиках, а если жаловали сами родители – от них в буквальном смысле деньгами пахло. Свежими, только что отпечатанными, обязательно крупными купюрами. Наши нянечки и тетушки с кухни, если случайно с родителями сталкивались, всегда глаза опускали до полу. А я (хоть и холодело частенько в груди) всегда старалась общаться с ними на равных:

– Добрый день, Михаил Дмитриевич. Хочу рассказать про вашего Петю. Он, безусловно, молодец, все на лету схватывает, и стихи запоминает быстрее всех в группе. А вот с горшком по-прежнему проблемы. Вы уж возьмите этот вопрос под личный контроль, ладно?