Книга Энн из Зелёных Крыш - Люси Мод Монтгомери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда они проехали следующий холм, за поворотом Мэтью сказал:
– Мы довольно близко от дома. Зелёные Крыши вон…
– О, не говорите мне, – она прервала его, затаив дыхание, ухватившись за его приподнятую руку и закрыв глаза, чтобы не видеть, куда он показывает. – Позвольте мне предположить. Я уверена, что угадаю.
Она открыла глаза и посмотрела вокруг. Они были на вершине холма. Солнце уже село, но окрестности были все еще видны в мягком послезакатном свете. На западе темный церковный шпиль высился на фоне оранжевого неба. Ниже была небольшая долина, а за ней – мягкий покатый склон с аккуратными фермами, разбросанными по нему. Глаза девочки перебегали от одного домика к другому, быстро и задумчиво. Наконец они задержались на одном из них, слева от дороги, смутно белевшем в цветущих деревьях и сумерках окружающих лесов. Над ним, в юго-западной стороне безоблачного неба, сияла большая хрустально-белая звезда, как фонарь, укзывающий путь одинокому страннику.
– Вот этот, правда? – сказала она, указывая на дом.
Мэтью восхищенно хлестнул вожжами по спине гнедой кобылы.
– Ты угадала! Но я думаю, что миссис Спенсер описала его, потому ты смогла угадать.
– Нет, она не описывала, действительно не описывала. Все, что она сказала, можно сказать и о других местах. У меня не было представления, на что он похож. Но сразу же, как только я увидела его, я почувствовала, что это тот самый дом. О,мне кажется, как будто я во сне. Знаете, моя рука должна быть вся в синяках, поскольку я щипала себя много раз сегодня. Очень часто, у меня было ужасное отвратительное чувство, что это всё происходит только в моих мечтах. Тогда я щипала себя, чтобы убедиться, что это правда– пока внезапно не вспомнила, что даже если это только сон, я должна спать и находиться в нём как можно дальше, поэтому я прекратила щипать себя. Но это не сон, и мы уже почти дома.
Со вздохом восторга она вновь замолчала. Мэтью тревожно заёрзал на сиденье. Он был рад, что это Марилла, а не он, должна сказать этой бездомной девочке, что дом, в котором она так хотела жить, не будет ее домом. Они проехали Долину Линд, где было уже довольно темно, но не настолько, чтобы миссис Рэйчел не могла заметить их из своего окна, и потом по холму и длинной тропинке завернули к Зеленым Крышам. К тому времени, когда они достигли дома, Мэтью всё больше хотел избежать приближающегося открытия печальной правды с чувством, которого он не понимал. Это не имело отношения к Марилле, или к нему лично, или к проблемам, которые эта ошибка, вероятно, вызовет, его больше всего страшило разочарование ребенка. Когда он думал о том, что восхищение погаснет в глазах девочки, у него было неприятное чувство, что он собирался помочь в убийстве кого-то – почти такое же чувство, которое возникало, когда он должен был убить ягненка или теленка или любое другое невинное маленькое существо.
Двор был довольно темным, когда они въехали в него, и листья тополя тихо шелестели вокруг.
– Послушайте, как деревья говорят во сне, – прошептала девочка, когда Мэтью помог ей спуститься с кабриолета. – Какие хорошие сны они должны видеть!
Затем, крепко держа саквояж, который содержал в себе «все ее богатства», она последовала за ним в дом.
Марилла торопливо вышла к ним, когда Мэтью открыл дверь. Но когда ее взгляд упал на странную маленькую фигурку в тесном, уродливом платье, с длинными рыжими косами и радостно сияющими глазами, она остановилась в изумлении.
– Мэтью Касберт, кто это? – воскликнула она удивлённо. – А где мальчик?
– Не было никакого мальчика, – сказал расстроено Мэтью. – Там была только она.
Он кивнул на девочку, вспомнив, что даже не спросил ее имя.
– Нет мальчика! Но должен быть мальчик, – настаивала Марилла. – Мы просили миссис Спенсер привезти мальчика.
– Ну, она этого не сделала. Она привезла ее. Я спросил станционного смотрителя. И мне пришлось привезти ее домой. Я не мог оставить ее на станции, хоть и произошла ошибка.
– Ну и дела! – воскликнула Марилла.
Во время этого диалога ребенок молчал, ее глаза перебегали от одного к другому, все эмоции отображались на её лице. Внезапно она, казалось, уловила смысл сказанного. Уронив свой драгоценный саквояж, она сделала шаг вперед и всплеснула руками.
– Вы не хотите брать меня! – воскликнула она. – Вы не хотите брать меня, потому что я не мальчик! Я могла бы это предвидеть. Никто никогда не хотел брать меня. Я должна была знать, что все это было слишком прекрасно, чтобы быть правдой. Мне следовало знать, что на самом деле я никому не нужна. Ох, что мне делать? Я собираюсь разрыдаться!
И она разрыдалась. Упав на стул возле стола, она сложила руки, уткнулась в них лицом и расплакалась. Марилла и Мэтью растерянно переглянулись через печку. Ни один из них не знал, что сказать или сделать. Наконец Марилла нерешительно шагнула к ней.
– Ну, ну, не надо так плакать.
– Нет, надо! – Девочка быстро подняла голову, показывая заплаканное лицо и дрожащие губы. – Вы бы плакали тоже, если б были сиротой и приехали в место, где, как вы думали, будет ваш дом, и обнаружили, что вас не хотят брать, потому что вы не мальчик. Ох, это самая трагическая вещь, которая когда-либо со мной случалась!
Что-то вроде слабой улыбки, заржавевшей от длительного бездействия, смягчило мрачное выражение лица Мариллы.
– Ну, не плачь больше. Мы не собираемся выставлять тебя на улицу на ночь глядя. Тебе придется остаться здесь, пока мы не выясним, в чём дело. Как тебя зовут?
Девочка заколебалась на мгновение.
– Можете называть меня Корделия? – спросила она умоляюще.
– Корделия? Это твое имя?
– Не-е-ет, это не совсем мое имя, но я бы с удовольствием звалась Корделией. Это такое шикарное имя.
– Я не понимаю, что конкретно ты имеешь в виду. Если Корделия не твоё имя, то как тебя зовут?
– Энн Ширли, – неохотно сказала владелица этого имени, – но, пожалуйста, называйте меня Корделия. Ведь не имеет значения, как меня зовут, если я останусь у вас ненадолго, правда? И Энн – это такое неромантичное имя.
– Романтичное– неромантичное– это чепуха! – сказала строго Марилла. – Энн – очень хорошее, обычное, разумное имя. Тебе не нужно стыдиться его.
– О, я не стыжусь его, – объяснила Энн, – только Корделия мне кажется лучше, я всегда хотела, чтобы меня звали Корделия, по крайней мере, в последние годы. Когда я была младше, я хотела быть Джеральдиной, но Корделия мне нравится больше. Но если вы будете называть меня Энн, пожалуйста, говорите Энн, а не Энни.
– Какая разница, так или этак? – спросил Марилла с той же смутной улыбкой, берясь за чайник.
– О, большая разница. Энн звучит гораздо приятнее. Когда вы слышите, как имя произносится, разве вы не видите его в уме, как если бы оно было напечатанным? Энни выглядит ужасно, но Энн гораздо более значительно. Если вы будете называть меня только Энн, а не Энни, я постараюсь примириться с тем, что меня не зовут Корделией.