Книга Новый военный гуманизм. Уроки Косова - Ноам Хомский

По сообщениям британской прессы, британская фаза натовской бомбардировки должна была называться «Операция „Агрикола“»[25]. Если это действительно так, то подобный выбор вполне соответствует британскому классическому образованию и является данью ему. Агрикола был не только главным преступником, который помог спасти страну от кельтской напасти, но и тестем Тацита, известного своим наблюдением, что «для однажды разоблаченного преступления есть одно прибежище — наглость», и знаменитой характеристикой Римской империи — «всемирные разбойники, они несли опустошение и называли это миром».

Но для начала давайте будем придерживаться правил и сосредоточим свое внимание на главном аспекте нашей темы — сербских жестокостях в Косове, которые вполне реальны и зачастую просто ужасны. Мы сразу увидим, что бомбардировки были предприняты не «в ответ» на этнические чистки и не во имя их «прекращения», как утверждали лидеры НАТО[26]. Полностью осознавая вероятные последствия своих действий, Клинтон и Блэр решили в пользу войны, которая привела к радикальной эскалации этнических чисток вкупе с прочими губительными эффектами.

В год, предшествующий бомбардировкам, согласно источникам НАТО, в Косове были убиты порядка 2000 человек, и несколько сотен тысяч стали внутренними беженцами. Эту гуманитарную катастрофу преимущественно можно было отнести на счет югославской полиции и вооруженных сил, главными жертвами которых стали этнические албанцы, составлявшие по некоторым сведениям, к 1990-м годам около 90% населения края.

Перед бомбежками и в течение двух дней с начала атаки верховный комиссар Организации Объединенных Наций по делам беженцев (далее Комиссар) не сообщал никаких данных по беженцам, хотя многие косовары — и албанцы, и сербы — уже несколько лет покидали край и, наоборот, возвращались в него, что являлось то прямым следствием Балканской войны, то экономических или других обстоятельств[27]. После трехдневной бомбардировки 27 марта Комиссар сообщил, что из Косова в Албанию и Македонию, две соседние с ним страны, переместились 4000 человек. Согласно «Нью-Йорк Таймс» вплоть до 1 апреля Комиссар не предоставлял ежедневных данных по беженцам. Пятого апреля «Таймс», ссылаясь на цифры Комиссариата, известила, что «с 24 марта Косово покинули более 350 000 человек», а между тем количество сербов, бегущих на север Сербии, спасаясь от ужесточенного насилия на земле и усиленной атаки с воздуха, оставалось неизвестным. После войны сообщалось, что половина сербского населения «покинула территорию с началом натовских бомбардировок». Существовали разные оценки того, каких показателей достигла до начала бомбардировок миграция внутри Косова. Профессор права в Кембриджском университете Марк Уэллер, юридический советник делегации косовских албанцев на конференции по Косову в Рамбуйе 1999 года, извещает, что после отзыва 19 марта 1999 года международных наблюдателей (Косовской наблюдательской миссии, КНМ) «число перемещенных лиц за несколько дней вновь выросло более чем до 200 000». Основываясь на данных американской разведки, председатель Комитета по разведке Палаты представителей Портер Госс дал информацию о 250 000 внутренних беженцах. Одиннадцатого марта Комиссар сообщил, что «внутри Косова покинули места своего проживания более 230 000 человек»[28].

Третьего июня, ко времени заключения мирного соглашения, Комиссар докладывал о 671 500 беженцах, покинувших пределы ФРЮ в дополнение к 70 000 беженцев в Черногории и 75 000 человек, отправившихся в другие страны[29]. Сюда еще можно добавить неизвестное количество перемещенных внутри Косова: вероятно, что-то от 200 000 до 300 000 в год, предшествующий бомбежкам, и, по различным оценкам, гораздо больше в дальнейшем; а также, согласно югославскому Красному Кресту, более миллиона перемещенных внутри Сербии после бомбежек[30], вкупе с теми, кто уехал из Сербии.

Данные о беженцах из Косова, к сожалению, слишком хорошо нам знакомы. Достаточно привести только два примера, прекрасно иллюстрирующих «наши ценности» в 1990-е гг.: количество беженцев до натовских бомбардировок аналогичны цифрам, в том же году приведенным Госдепартаментом по Колумбии (мы вернемся к этому поучительному сравнению); а окончательные данные Комиссариата в конце войны примерно равны числу палестинцев, бежавших или изгнанных в 1948 году вследствие иной политики, очень актуальной сегодня. Тогда беженцы составляли около 750 000 человек или 85% населения, это при разгуле насилия, когда с лица земли были стерты более 400 деревень. Зато данное сходство не ускользнуло от внимания израильской прессы, которая охарактеризовала Косово как Палестину 1948 года, только с телевизионными камерами (Гидеон Леви). Министр иностранных дел Израиля Ариэль Шарон предупреждал, что если «натовскую агрессию» «узаконить», то следующим шагом может стать требование автономии и связи с палестинским руководством для Галилеи — «малонаселенной» Галилеи (Ирвинг Хоув), в которой, иными словами, слишком мало евреев и слишком много арабов. Другие прокомментировали это так, будто «в своей кампании по разрушению деревень сербы применили почти израильскую тактику 1948 года, — конечно, с той разницей, что палестинцам не приходилось рассчитывать на поддержку со стороны НАТО» (Йен Уильяме, пылкий сторонник натовских бомбардировок)[31].

Палестинцы, разумеется, могли апеллировать к резолюции ООН, гарантирующей им право возвращения — или компенсации, если они отказываются от возвращения: это резолюция ООН № 194 от 11 декабря 1948 г., в которой расшифровывался истинный смысл статьи 13(2) Всеобщей декларации прав человека (ВД), принятой днем ранее. Но подобные гарантии зависели от воли сверхдержав, прежде всего Соединенных Штатов, которые считали резолюцию ООН простой формальностью. Тем временем статья 13(2) стала, по-видимому, самой известной статьей ВД, поскольку она превратилась в идеологическое оружие против советского врага, нарушавшего ее своим отказом предоставить евреям право свободного выезда, — оружие, которым потрясают с великим негодованием, страстью и «морализаторской правотой», при этом всегда опуская финальные слова, гарантирующие людям право возврата в собственную страну. Вот она, демонстрация наглости, которая могла бы произвести впечатление на Тацита, — и такое творилось год за годом, без фальши в голосе, без поднятой брови, — чем не любопытная иллюстрация максимы Оруэлла? Тем не менее поддержка статьи 13(2) оставалась частью официальной политики США, пока президент Клинтон не сформулировал собственную позицию: недостойные жертвы должны «стать народом без родины, живущим в трудных условиях в ряде беднейших стран» мира, куда более бедных, чем страны Европы[32].

Формальное отречение Клинтона от статьи 13 ВД получило обычное — нулевое — отражение в прессе, как и следовало ожидать: обособленность США в рамках Объединенных Наций — столь заурядный факт, что он и не заслуживает особого упоминания. И если весь мир идет не в ногу с ними, как чаще всего и бывает, с его позицией считаться необязательно. Так, сегодня, в информации о насилии в Ливане, причины которого восходят к убогим условиям жизни здесь палестинцев в их изгнании без надежды вернуться, «Нью-Йорк Таймс» может сообщить, что «власти (Ливана) всегда настаивали на том… что палестинцам следует разрешить возвращаться на земли, покинутые ими в 1948 году». Итак, «власти Ливана всегда настаивали», хотя большую ясность внесло бы указание на то, что Израиль и США (под властью Клинтона) — единственные страны, отклонившие резолюцию ООН № 194 и статью ВД, которая ее разъясняет. Приняв для себя такое обращение с историей, автор статьи продолжает рассказывать, как «нападение палестинцев на границы Израиля привело к израильскому вторжению 1982 года», — таково традиционно американское толкование того факта, что атаки на границы столь давно утратили всякую связь со смертоносными встречными атаками, что Израиль отчаянно пытался спровоцировать арабов на какие-нибудь террористические акты, которые могли бы послужить предлогом для планируемого им вторжения при поддержке США. Едва ли можно обвинить журналиста в обмане, однако, обман в течение долгого времени был официальной линией в США, — но не в Израиле, где истину публично и открыто признавали с самых первых дней вторжения в Ливан 1982 года[33].