Книга Красота в наследство - Ольга Сенько

Иришка в детстве была хорошеньким ребенком. Ею дружно восторгались все знакомые, соседи, воспитатели в детском саду, куда ее, несмотря на протесты матери, велел водить отец, чтобы училась общаться со сверстниками. Восторгались и учителя в школе. Огромные голубые глаза с «ведьмиными кружками», длинные светлые волосы — все умиляло в этом ребенке. Была она девочкой неглупой, но какой-то странно молчаливой. Никогда не ласкалась к матери с отцом. У нее, правда, не было такой потребности, все ласкали ее сами. А она только смотрела на них, как бы позволяя им это делать. Учили девочку всему, чему принято было тогда обучать детей: и музыке, и английскому. Ириша дисциплинированно всему училась. Ездили каждый год на море, бывали и за границей. Все шло своим чередом. Ребенку исполнилось двенадцать, когда мама забеспокоилась: наступает половое созревание, наверное, будут сложности, испортится характер. Но и тут обошлось без проблем. Добросовестная заботливая мама все доченьке рассказала, подготовила, проконсультировавшись со специалистами. Ирочка и наступление месячных перенесла спокойно, прыщи у нее так ни разу и не появились. Она в жизни-то болела всего два раза: гриппом и ангиной. Мать думала еще и о другом: что станет с красотой ее дочери. Ведь бывает, что хорошенькая в детстве мордашка вдруг потом перерастет во вполне заурядное лицо. А ребенок уже привык к восхищению окружающих. Да и не в этом дело. Ведь так хочется, чтобы твоя дочь была красивой и счастливой. Что же в этом плохого? Мама беспокоилась, дочка росла. Андрей уже поступил в институт, уехал в Москву. Вуз сложный, престижный, мальчик хороший, умный. Учился сам, поступал сам, папе толкать не пришлось. А Ирочка все-таки менялась внешне. Заиграли в ней гормоны, и результаты были потрясающи. Мама и папа видели дочку каждый день, но и то замечали. Отец часто спрашивал:

— Куда ты хорошеешь, Иришка? Уже хватит.

А знакомые, видевшие ее в последний раз ребенком, просто столбенели, а если Ирина смотрела на них, то начинали заикаться, особенно мужчины, даже те, что были уже далеко не молоды. В доме появилась совершенная красота, а вместе с ней что-то тревожное. Так бывает, например, когда ты знаешь, что у тебя в квартире на стене висит картина Рафаэля, но не только ты об этом знаешь, а еще куча народу. Когда придут воровать или грабить — неизвестно, но не увисит она тут, это точно. Потому что ей тут не место. Где Ирочкино место в жизни, домашние толком и не знали. Ни отец, ни мать. Она же сама на эту тему не высказывалась. Про кино, по крайней мере, речь никогда не заходила. Стихи она почитывала, но никогда их не декламировала. В школе на сцене ничего не играла, а также не пела и не плясала. Явно не стремилась рекламировать свою внешность. Но с такой внешностью все равно без неприятностей не обошлось. Правда, к счастью, без летального исхода. Завороженный Ирочкой мальчик из ее класса — она тогда училась в девятом — пытался покончить с собой. Хорошо, что мать вернулась с работы пораньше, он уже стоял с веревкой на шее, а на столе лежала заготовленная записка Ирине, где он ей все прощал и желал счастья. Мать парнишки в панике с этой запиской прибежала к Ирининому отцу и долго с ним говорила. Кстати, она была единственным человеком, на которого красота Ирочки не произвела впечатления. В школе ничего не узнали, мальчика своего из этой школы мать забрала и перевела в другую в середине учебного года. Неизвестно, как она все и всем объясняла. А отец Ирочки испугался. Конечно, не скандала. Да и в чем ее вина? Не должна же она влюбляться во всех мальчиков, пораженных ее красотой. Может быть, она с ним кокетничала? Ну и что? Призванная после совещания с женой к ответу дочь удивила их своим безразличием к несостоявшейся трагедии, сказав только, что этот Вовка ходил за ней везде, как тень, и что она ему не только ничего не обещала, а и вообще не разговаривала по возможности, а соответственно прощать ему ей нечего. Педагогический тупик. Родители чувствовали, что все только начинается и, как могли, хотели защитить своего необычного ребенка.

Ирочка училась хорошо и легко. Много читала, играла по вечерам на пианино. Единственное, чем отказалась заниматься наотрез, — спортом. Но и без этого она была здоровой физически и прекрасно сложенной девушкой, а если в школе на физкультуре приходилось бегать и прыгать, то делала это не хуже других. Близких подруг у нее не было, но одноклассницы заходили, пили кофе, болтали о чем-то. Бегать на танцы в те времена и в той школе, в которой учились эти дети, было не принято. Все были заняты учебой и подготовкой в вузы. Да и нравы тогда еще были пуританские. Конечно, в жизни имело место все. Как-то, придя утром в школу, Ирина удивилась. Все, в том числе учителя, стояли по углам группками и шушукались. Явно что-то произошло. Зайдя в класс, она тут же узнала новость, взбудоражившую школу. На этот раз трагедия случилась. Девочка из девятого класса выбросилась из окна. Насмерть, в лепешку. Седьмой этаж все-таки. Записки не было. Стали доискиваться до причин. А какие еще причины могут быть в этом возрасте? Конечно, любовь. Правда, тут оказалось все немного не так. С мальчиком она дружила, и все у них было вроде нормально, не ссорились. Просто накануне ее вызвала к себе завуч на аудиенцию воспитательного характера, прошлась насмешливо по этой дружбе и сказала одну фразу, которая и толкнула девочку в окно:

— Может быть, ты еще и на панель пойдешь?

Ленка, вся в соплях, рассказала об этом подружке, пришла домой и решила, что больше жить незачем. Глупо? Вот такие были дети. Завуч, тетка вообще-то стервозная и ехидная, немало седых волос приобрела, школьники устроили ей бойкот, пришлось уволиться. Ленку похоронили. Гроб тащил и мальчик, с которым она дружила и вряд ли целовалась.

Где-то, конечно, школьники и жили своей прыщавой половой жизнью, а школьницы делали аборты, но тут ничего такого слышно не было. Но со школой все равно пора уже было прощаться. Папа с мамой ни в коем случае не хотели отпускать дочь из дому. Институтов в городе много, выбирай любой. Тем более Андрей уже остался в Москве, возвращаться не собирался. Женился, работа была неплохая, в НИИ, писал диссертацию. Ирина с родителями согласилась и, после недолгих размышлений, сдала документы в медицинский институт. Поступила.

Говорят, студенческая жизнь сильно влияет на молодые организмы — шумное веселье, новые друзья, влюбленности и так далее. Но, по-видимому, такая перемена не произвела впечатления на Ирину. Появились, правда, новые подружки, но суть у них была та же — они учились, учились и учились. И больше ничего. Действительно, на первом курсе зубрежки многовато.

На Ирину же сначала изумленно смотрели не только однокурсники, но и преподаватели: как это создание угораздило сюда попасть и зачем ей все это? Ведь медицина предполагает не только копание в книгах, но и еще кое в чем, куда более неприятном. Ну как этот образец небесной красоты будет подходить к больным людям? Да они же рехнутся все как один от одного ее взгляда. Мы вроде бы здоровые, и то многие впадают в слабоумие при одном ее виде. Так думали преподаватели. Студенты вообще не думали. Сначала некоторые, самые рисковые, заикаясь, просили у нее телефон. Она, посмотрев насмешливо, называла номер и уходила. А если еще рисковали позвонить, то мягко отвечала, что сегодня занята. Месяца через два все попытки прекратились. На нее любовались уже издали, не рискуя приближаться. Ирина умела держать дистанцию. Она ничего не делала специально: эта отстраненность дана была ей от природы. Никто ее не возненавидел, просто любовались, и все. Поняли, что не для них эта райская птица, потихоньку переключившись на более земных подружек.