Книга Солнце любви - Нэн Райан

Лукас усмехнулся:

— Да он появится с минуты на минуту, папа. Он говорил, что ему надо о чем-то позаботиться.

В голубых глазах Уолтера Салливена мелькнула досада.

— Ты уверен, что речь шла о чем-то, а не о ком-то? Например, о дамочке, которой срочно понадобились его заботы?

Насупив брови, он развернулся и отошел.

Сыновья стали самым горьким разочарованием в жизни Уолтера Салливена: семьями не обзавелись, работой никогда себя не утруждали, что такое принципы — и знать не хотят.

Лукас не расстается с бутылкой, а Бэрон всегда с какой-нибудь бабой. Опасаясь, что не один, так другой, а то и оба вместе могут опозорить его перед именитыми гостями, Салливен отправился на поиски своего первенца. Насколько он знает Бэрона, тот сейчас околачивается где-нибудь в саду, обхаживая под луной чью-нибудь дочку, возлюбленную или супругу.

— Не надо… не здесь!.. И не таким образом.

— Да это же безопаснейшее место в мире.

— Бэрон, в доме полно народу. Нас застанут! — Миссис Бойд Дж. Кэлахан отвернулась, уклоняясь от поцелуев Бэрона. — Ты же собирался зайти ко мне днем, когда Бойд уехал верхом. Обещал, а сам не явился.

— Я хотел, дорогая, по мне помешали. — Взяв женщину рукой за подбородок, он повернул ее лицом к себе и припал к губам.

Любовники выясняли отношения в комнате для гостей на втором этаже, откуда всего лишь пятью минутами раньше вышел сенатор Бойд Кэлахан, оставив жену заканчивать туалет и посоветовав ей поторопиться. Не успел сенатор спуститься, как Бэрон, все еще в повседневной одежде, вошел в комнату с балкона.

— Значит, ты упустил свой шанс. — Марта Кэлахан скинула дерзкую руку со своей груди и надула губы.

— Ты говоришь не то, что думаешь, — прошептал Бэрон, стягивая вниз лиф сильно декольтированного платья и освобождая левую грудь своей дамы. Наклонив голову, он осыпал поцелуями обнаженное плечо.

— Нет, именно то, — упорствовала миссис Кэлахан, вся дрожа от прикосновения горячих губ к ее жаждущей плоти. — Я хочу, чтобы ты ушел и оставил меня в покое.

Подняв голову, Бэрон устремил на Марту укоряющий взор льдисто-голубых глаз, пожал плечами и убрал руки.

— Отлично. Возможно, когда вы в следующий раз наведаетесь в Орилью… — Он отвернулся и пошел к двери.

— Ну ладно… постой… я… — Миссис Кэлахан метнулась через спальню и, опередив любовника, придавила спиной дверь. Она одарила Бэрона зазывной улыбкой и промолвила, играя воротом его расстегнутой рубашки: — Что-то ты уж слишком быстро сдаешься…

Бэрон отвел ее руку:

— Миссис Кэлахан, мне недосуг заниматься милыми играми. Нам обоим пора вниз. И если вам взбрело в голову изображать кокетливую скромницу, то уж лучше я отправлюсь к гостям.

— Нет, Бэрон, нет! — Марта Кэлахан обвила руками его шею и прижалась к Бэрону пышным телом.

Сорокашестилетпей супруге сенатора чрезвычайно льстила страсть красавца повесы шестнадцатью годами моложе ее. При всей преданности богатому и влиятельному мужу она так наслаждалась редкими мгновениями исступленного слияния с этим неутомимым в страсти белокурым Адонисом, что не желала отказываться от них.

— Прошу тебя. Побудем вместе. Мы так долго были этого лишены! Целых полгода прошло с тех пор, как ты приезжал в Сан-Антонио…

Наконец Бэрон смягчился.

— Вот так-то лучше, — произнес он, скользнув руками от талии к упругим бедрам. Пальцы подхватили округлые ягодицы. Приподняв женщину, Бэрон понес ее к кровати. — Разоблачайся, — распорядился он и начал расстегивать рубашку.

Раздеться оказалось делом нескольких секунд, и Бэрон повалил пылкую матрону на постель.

— Ты просто ужасен, — хрипло пробормотала Марта, когда он широко раздвинул ей ноги. — Если бы ты хоть чуточку уважал меня, то не стал бы требовать, чтобы я тебе отдавалась прямо над головой у собственного мужа.

— Но, Марта, дорогая моя, ты не права. Я глубоко уважаю тебя, — прошептал Бэрон, быстро входя в нее. — Очень глубоко!

— О, да… да… Глубоко, милый, — простонала супруга сенатора Кэлахана.

Он был несчастен. Более несчастен, чем когда-либо в жизни.

Луис Кинтано ни на шаг не сдвинулся со своего места у дверей, следя горящим взглядом черных глаз за девушкой в голубом кружевном платье.

Эми опять, в третий раз за вечер, танцевала с этим вкрадчивым проходимцем Тайлером Парнеллом, который держал ее очень близко к себе и при этом что-то нашептывал ей на ухо.

Впервые за свои семнадцать лет Луис Кинтано познал муку и отчаяние ревности: внутри все горело, сердце болезненно сжималось в груди.

Пальцы томились от желания прикоснуться к ее белой коже. Руки покалывало — так хотелось обнять ее. Увы, ему не суждено держать Эми в объятиях, она останется недосягаемой для него. Он не умел танцевать!

Проклиная себя за то, что он неуклюжий простофиля, Луис поспешил выйти, не в силах выдерживать долее эту пытку. Он чувствовал себя совершенно разбитым. Очутившись в саду, он сорвал с шеи душивший его красный шарф и расстегнул верхнюю пуговицу шелковой рубашки.

— Что, в зале для тебя чересчур жарко? — послышался участливый вопрос, и из темноты выступил элегантно одетый дон Рамон с длинной сигарой в руке. В лунном свете блеснули белые зубы.

Луис засунул руки в брючные карманы и понурил горемычную голову. Он не был расположен к беседе даже с отцом.

— Составь мне компанию, — предложил дон Рамон. — Насладимся вместе ночной прохладой.

Вдвоем они двинулись в путь по дорожкам благоухающего сада. Дон Рамон говорил тихим ровным голосом, сын поневоле слушал.

— Луис, сеньорита Эми только сегодня вернулась домой. Естественно, каждому не терпится побыть в ее обществе хотя бы несколько минут. Она, в свою очередь, должна быть внимательной и любезной к гостям. Когда посторонние разъедутся, у тебя будет предостаточно времени, — старший Кинтано остановился и поднял взгляд на своего рослого сына, — чтобы стать ее другом. Ведь ты именно этого хочешь, верно? — Густые брови вопрошающе поднялись.

— Да, — ответил Луис. — Я хочу, чтобы мы подружились. Дон Рамон опять улыбнулся и потрепал сына по щеке:

— Так и будет. Вы обязательно станете хорошими друзьями. Ну, пойдем. Пора возвращаться. Ты еще не ел. Да и я тоже.

Дон Рамон выбросил сигару, и оба Кинтано вернулись в дом. На длинной буфетной стойке, покрытой льняной скатертью, были расставлены огромные серебряные блюда с разнообразной снедью, прельщая глаз и дразня желудок. Гигантские ветчинные окорока и внушительные сочные ростбифы, индейки и утки, устрицы и креветки, а между ними еще и заморские деликатесы: копченая рыба, французский паштет и икра. Довершали великолепие стола пудинг, мороженое и свежие фрукты со сливками.

Но у Луиса пропал аппетит. В угоду отцу он наполнил фарфоровую тарелку, но уже через несколько минут вручил ее слуге, едва дотронувшись до еды. Извинившись, он побрел обратно в бальный зал — на свой пост у двери.