Книга Солнце любви - Нэн Райан

Когда Луис двинулся к выходу, Эми резко повернулась, подбежала к нему и, коснувшись руки, тихонько спросила:

— До вечера?

— Да, до вечера.

Луис Кинтано не сводил глаз с Эми и поэтому не мог заметить, какой ненавистью блеснули холодные голубые глаза Бэрона Салливена.

Эми чувствовала себя на седьмом небе. Бело-голубое платье с широкой гофрированной оборкой вокруг низкого выреза позволяло явить миру и точеные алебастровые плечи, и горделиво-изящную шею, и округлость высокой груди. Бледно-розовый пояс из поблескивающей тафты со спадающими до земли концами подчеркивал тонкую талию. Пышная юбка состояла из целого каскада широких кружевных воланов, покоящихся на жестком каркасе из конского волоса. А прозрачные белые шелковые чулки на ногах, а мягчайшие белые лайковые бальные башмачки! Золотые кудри, спереди разделенные на пробор, подхвачены с одной стороны нарядной заколкой из жемчуга. А над левым ушком воткнут яркий розовый цветок.

Эми была в спальне одна.

Магделена и Роза помогли ей одеться и с поклонами удалились, не переставая твердить, что она «muy bonita» — «очень красивая». Эми от души надеялась, что они правы. В этот особенный вечер ей хотелось быть очень красивой, чтобы Тонатиу уяснил себе: Эми уже не ребенок. Она взрослая женщина.

Стук в дверь спальни заставил Эми позабыть, какая она взрослая.

— Папа! — вскрикнула она и бросилась открывать дверь.

Уолтер Салливен, одетый в лучший из своих костюмов, стоял в коридоре, с изумлением взирая на дочь, которую не видел пять лет. Казалось, этот большой сильный мужчина потрясен до глубины души. Он смотрел на Эми как на незнакомку.

— Папа! Дорогой мой папа! — восторженно повторяла Эми, обвивая руками шею отца.

Большие, загрубелые от работы руки медленно поднялись и обняли талию девушки так осторожно, словно она была фарфоровой куклой и могла легко сломаться. Но он даже зажмурился от удовольствия, когда она осыпала нежными поцелуями его загорелые щеки.

— Родная моя, — выговорил наконец он. — Я и вообразить не мог… ты такая… Боже мой, Эми, ты ведь совсем взрослая.

— Ну, конечно, папа! И по-моему, это замечательно! А ты как считаешь? — Она обеими руками ухватилась за отцовскую руку и втащила его в комнату. — Знаешь что, побудь со мной несколько минут, прежде чем спустишься к гостям, хорошо? — Лучистые синие глаза почти умоляли.

— С удовольствием, радость моя. Обязательно, — ответил Салливен, все еще озадаченно покачивая седеющей головой.

Эми подвела его к креслу, обитому бархатом персикового цвета, усадила, а сама быстро примостилась перед ним на низкой скамеечке для ног. Комнаты внизу заполнялись гостями, играл мексиканский народный оркестр мариачи[3], отзвуки музыки доносились в спальню, но следующие десять минут отец и дочь провели наедине, словно заново знакомились друг с другом.

Уолтер Салливен извинился, что не смог сам встретить ее на станции: долг хозяина перед гостями не позволил ему отлучиться. Она все понимает, успокоила Эми отца. Салливен спросил о здоровье своей сестры Мэг, тетушки Эми. Тетя Мэг чувствует себя прекрасно, отвечала Эми, вот только очень уж горько она плакала, когда они прощались.

Эми рассказывала отцу о школьных подругах, о тех премудростях, которые она изучала, о разных достопримечательностях Нового Орлеана. Этот поток откровений затянулся бы надолго, если бы, в конце концов, улыбающийся отец, решительно подняв руку, не напомнил юной виновнице торжества, что бал дается в ее честь и внизу их ждут гости.

Эми вскочила со скамеечки:

— Ой! Как я выгляжу? У меня все в порядке?

Почтенный глава семьи, встав с кресла, взял дочь за руку:

— Ты такая красивая, что даже у твоего старика родителя язык отнялся. — Он поцеловал Эми в лоб и подтолкнул к выходу.

В начале десятого Эми под руку с отцом чинно вошла в заполненный гостями бальный зал, ощущая одновременно уверенность в себе и душевный подъем.

При их появлении все головы повернулись к ним и по залу пробежал шепот. Однако Эми почти не замечала производимого ею впечатления. Приветливо улыбаясь, раскланиваясь, принимая поздравления и комплименты, она нетерпеливым взглядом окидывала толпу.

Только когда она в паре с отцом закружилась в танце на лоснящемся паркете бального зала, Эми увидела того, кого все время высматривала.

Он стоял один, в стороне от всех, у высоких резных дверей, распахнутых в сад. Он был одет в черный костюм наездника-чарро[4]и рубашку из тонкого белого шелка. На шее у него смелым цветовым пятном выделялся тщательно повязанный малиновый шарф, а подобранный точно в тон этому шарфу цветок красовался на лацкане куртки.

Блестящие, черные как смоль волосы были аккуратно зачесаны назад, открывая высокий лоб. Агатовые глаза мерцали в свете свечей, горящих в настенном канделябре над левым плечом юноши.

Пылающий взор не отрывался от Эми.

— …да я собственным глазам не мог поверить! — говорил Уолтер Салливен, обращаясь к витающей в облаках дочери.

Эми с трудом отвела взгляд от Луиса:

— Прости, папа. Что ты сказал?

Уолтер Салливен улыбнулся:

— Дорогая, я просто признавался, что все еще не могу прийти в себя: ты так изменилась! Я постучал в дверь и ожидал: вот сейчас мне откроет моя малышка Эми… а увидел такую взрослую красавицу! Ей-богу, слишком сильное потрясение для моего старого сердца.

— Извини, отец. — Перед ними стоял, улыбаясь, Лукас Салливен, уже навеселе, несмотря на то что прием только начался.

Его сопровождал высокий, богато одетый, широкоплечий мужчина с небрежно зачесанными каштановыми волосами, масляными карими глазами и чувственными губами, растянутыми в улыбке.

— Эми, я хотел бы представить тебе Тайлера Парнелла. — Лукас хлопнул Тайлера по плечу: — Тай, это моя очаровательная сестра, мисс Эми Салливен.

— Позвольте?.. — спросил Тайлер Парцелл и, не дожидаясь ответа, ловко подхватил Эми за талию и увлек в круг танцующих гостей.

Уолтер Салливен гневно воззрился на младшего сына:

— Я не желаю, чтобы этот молодчик увивался вокруг Эми. Ты меня понял?

— Но почему, папа? Тайлер Парнелл — один из немногих подходящих женихов в Сандауне.

Уолтер Салливен фыркнул:

— Парнелл — никчемный лентяй и пьяница, недостойный даже находиться в одной комнате с моей дочерью. — Он раздраженно оглядел комнату: — А где Бэрон? Чтобы мой сын так опаздывал… куда это годится?