Книга Матадор - Патрисия Мело

А что на него смотреть?

Ну я просто хочу посмотреть, что тут такого?

Необходимость показывать поросенка меня смутила, вообще держать свинью дома очень унизительно. Вокруг тебя все постепенно меняется, ты не обращаешь на это внимания, не обращаешь, не обращаешь, а когда наконец обратишь, то видишь, что у тебя дома поселилась свинья. Я не собирался заводить поросенка. Обычно в доме таких животных не держат. Кому может понравиться свинья. Вот съесть ее – это нормально. Кледир смотрела на Горбу с нежностью, как будто он был моим сыном или членом моей семьи. Настроение у меня резко испортилось.

Какой он чистенький, сказала она.

Я его зарежу.

Ты собираешься зарезать своего поросенка?

Естественно. А для чего, по-твоему, я его здесь держу?

Мы замолчали, сели, и только тут я заметил, что поросенок сожрал еще и кусок моего дивана. Вот скотина.

Я думала, что ты сам придешь ко мне, сказала Кледир.

Я был не в состоянии ничего делать, мое сердце, пчелиный рой. Она встала, расстегнула блузку, я увидел, что у нее красивая грудь. Она сняла юбку, никакого нижнего белья, белая кожа, красивая. Села рядом со мной, я был неподвижен, она поцеловала меня, я не реагировал.

Ты не хочешь? – спросила она.

Нет.

Почему?

Не сегодня. Как-нибудь в другой раз.

Все просто, у меня болел зуб. Кледир расплакалась, и вот тут во мне проснулось желание. Она плакала и кое-как натягивала на себя одежду, она отталкивала меня, а я пытался что-то объяснить. Ты не поняла, Кледир, ты мне очень нравишься. Отпусти меня, я хочу уйти. Желание выползло из своего темного угла, я не знаю, откуда именно, я там не властен, оно ширилось и наконец взорвалось, в этом взрыве утихла моя зубная боль. Не уходи, я ухожу, нет, ты не уйдешь. Я толкнул ее, мы оказались на полу, она попыталась встать, но я схватил ее за ноги, она упала, ударилась головой и заплакала, это только усилило мое желание проникнуть внутрь пещеры, ринуться в пропасть, углубиться в густой лес; она сжала ноги и закричала, я заткнул ей рот подушкой, раздвинул ее ноги своими коленями и вошел в чащу ее лесов, мне показалось, что на моем пути возникла какая-то преграда и я с наслаждением взломал ее.

Я пошел в ванную, орудие мое было все в крови. Черт бы побрал эту преграду! Твою мать – Кледир была девственницей! Я бегом вернулся в комнату, но она уже ушла.

Зуб мой болел так сильно, что я готов был вырвать его голыми руками. Вот черт! Это ж надо, девственница! Я подошел к зеркалу, широко открыл рот, и стал разглядывать свой зуб, будь он неладен. Десна покраснела и припухла, когда я проводил по ней языком, то чувствовал противный гниловатый вкус. Здоровенная дыра, в которой мог запросто поместиться кончик языка. Я лег и подумал, что зубным врачам не мешало бы придумать какую-нибудь штуку, которую надеваешь на зуб, и боль проходит. Я принял большую дозу новалгина, бедная Кледир, зачем я это сделал? Меня прошиб холодный пот, в глазах потемнело, я потерял сознание, когда я очнулся, то принял решение: хватит мне мучиться от этой зубной боли. Я должен пойти к врачу. Кледир жалко. Врач возьмет недешево, будет больно, он вывернет меня наизнанку, ну и хрен с ним, подумал я. Я не мог больше терпеть этот кошмар. Бедная Кледир.

4

Доктор Карвалью был хромой, ему прострелили ногу, когда он жил в Рио-де-Жанейро. Я удалил зуб у одного недоноска, а он не захотел платить, представляете, я пришел за деньгами, а получил пулю в колено, мне повезло, что он меня вообще не пристрелил, сказал он. Насилия с каждым днем становится все больше. Рио-де-Жанейро перестал существовать для меня. Ненавижу этот город. В Сан-Паулу раньше было лучше. Но, по правде говоря, жестокости хватает и здесь, в этих джунглях. Я перебрался в Сан-Паулу, думая, что здесь спокойнее. А, все одно и то же, бандиты разгуливают средь бела дня.

Мне было стыдно показывать свои зубы, они были в ужасном состоянии; доктор Карвалью в своей белоснежной куртке, в белых туфлях, руки у него пахли мылом «Люкс-Лушу», испытал бы приступ тошноты, глядя на мое гнилье. Это вы убили Суэла? Этот вопрос, заданный прямо в лоб, напугал меня. Я не ответил, хорошо, что его зеркальце мешало мне двигать языком. Странный человек этот доктор Карвалью, у него огромные кисти рук. Он мне сказал, что выступает за смертную казнь. Есть преступления, которые может искупить только смертная казнь, сказал он, изучая с помощью зеркальца мои зубы. Вы очень запустили их. Я сторонник смертной казни. И я назову кретином любого, кто выступает против. Все эти разговоры про права человека – дурацкий анекдот. Они не люди, эти насильники и похитители, они нелюди. Вы бы видели того парня, который прострелил мне колено. У него были глаза зверя. После этой истории я стал ломброзианцем, вы знаете, кто такой Ломброзо? Он выдвинул теорию о врожденном типе преступника. Этот Ломброзо был гений. Есть выродки, которые с этим рождаются, в них заложена тяга к преступлению, понимаете? Бывают способности к музыке, к живописи. Здесь то же самое, способность совершить преступление. Такого человека невозможно перевоспитать, ему не уйти от самого себя. Доктор Карвалью постучал краешком зеркала по моим передним зубам. Как же вас угораздило довести до такого состояния ваш рот? Мне стало очень стыдно перед доктором, я почувствовал себя преступником. Мне вспомнился поросенок. Вы не думайте, что я черпаю свои аргументы в научных трудах. Бог. Вот кто дает мне ответы. Я внимательно прочел Апокалипсис, Деяния апостолов и Послание к римлянам. Я знаю, что говорю. Вот, например, Деяния святых апостолов, глава 25, стих 10: Павел сказал: я стою перед судом кесаревым, где мне и следует быть судимому. Доктор Карвалью очень умный. Болит только тот, сзади, сказал я. Задний? Он совсем гнилой. А вы знаете, что апостол Павел хотел этим сказать? Нет, не знаю. Он хотел сказать, что земной суд правилен, праведен и справедлив. Не только Господь Бог имеет право судить. Человек может судить, и он должен судить. Здесь болит? Нет. Скоро заболит, и весьма скоро. У вас очень запущенный кариес. Никогда не видел ничего подобного. Взять хоть Иисуса. Ведь он допускал такую возможность. Пилат, допрашивавший Иисуса и рассердившийся на него за то, что тот не отвечал на его вопросы, сказал: не знаешь ли, что я имею власть распять тебя? А Христос ответил: ты не имел бы надо мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше. Ведь что получается, что сам Христос допускал, что не только Бог, но и человек, подчиняющийся Божьей воле, имеет право казнить. У Пилата было это право, Христос признавал, а он был сыном Божиим, как вы знаете. У вас воспалены все задние зубы. Ни одного здорового. Так что эта история про «не убий» годится только для предисловия. Сам Фома Аквинский это подтверждает, убей, если это необходимо, убей во имя закона, вот что он говорит, ну то есть не совсем так, но примерно в таких выражениях: я не порицаю этого, вы меня понимаете? Он имеет в виду, что тот, кто убивает во имя справедливости, не может считаться преступником, потому что это не преступление, я ясно выражаюсь? Смертная казнь в таком случае – это право общества, это не преступление, а право, я повторяю, не преступление, а право. И, обратите внимание, право, данное Богом. Вы регулярно чистите зубы? Я соврал, сказал «да». Я не люблю чистить зубы. Вы их очень плохо чистите, потому и десна у вас кровит. Мои десны всегда кровили. Ограбление с убийством, изнасилование с убийством, похищение с убийством, на мой взгляд, должно караться смертью. Я тут на днях прочитал в газете, что какие-то господа из Федерального совета по медицине выпустили манифест против смертной казни. Я обалдел. Эти недоумки говорили, что судебная ошибка недопустима. Врачебные ошибки они почему-то допускают. И благополучно убивают всех этих несчастных в своих больницах. Они уверяют, что наша бедность в масштабах порождает жестокость. Хорошо, пусть так, пусть это объясняет и нашу жестокость, и загрязнение окружающей среды, и болезни, и даже черта с дьяволом, но это не может оправдать существование этих подонков насильников, им нет оправдания. Вы не согласны?