Книга Сыворотка правды - Марина Серова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я глянула на притихших своих соседок и внезапно поняла: есть только один способ что-нибудь изменить в их судьбе — хотя бы неделю кормить иначе. Может, тогда они поймут, что бывает и другая жизнь…
Три раза за ночь я просыпалась, а один раз даже сходила в сарай, к лошадям, но о том, чтобы устроить нормальную разведку, не могло быть и речи: как только я приподнималась с матраса, старуха моментально просыпалась и затаивала дыхание. Похоже, бабка за много лет собачьей жизни отработала великолепные охранные рефлексы.
Утром я поднялась раньше остальных, похвалила себя за то, что взяла в командировку не стесняющие движений брюки, вышла во двор и начала делать зарядку в духе «аэробик-стайл». И когда я почувствовала, как запело тело, как кровь дошла до каждой клеточки, сзади раздался напряженный шепот. Я приостановилась и оглянулась: весь «бабский батальон», выстроившись полукругом, с ужасом в глазах смотрел на меня. А на кровле полулежал и с интересом наблюдал за мной закутанный в халат «часовой».
— Йо-ху! — завопила я и завершила разминку простеньким сальто.
Под навесом воцарилась похоронная тишина.
— Ой-бой?! — вырвалось у самой молодой, и это получилось у нее так искренне, так радостно и удивленно, что я рассмеялась — здесь переводчик был не нужен.
На разборки к Хафизу меня потащили минуты через две.
— Что, бабка, заложила?! — поинтересовалась я у старухи, но она только яростно сверкнула глазами в ответ.
Хафиз сидел под навесом на ковре, облокотившись сразу на несколько маленьких подушечек, и пил чай. То, что это настоящий зеленый чай, мои ноздри ощутили еще за шесть-семь метров.
— Я попросил бы вас, Юлия Сергеевна, не устраивать больше подобного цирка.
Я еще раз поразилась его великолепному знанию русского языка.
— Вы где учились? — вместо ответа спросила я. — В МГУ?
— Вы поняли то, что я вам сказал? — тоже уклонился от ответа Хафиз.
— Я привыкла к здоровому образу жизни, — пожала я плечами. — Я не хочу, как они, — кивнула я головой в сторону «женской половины дома», — помереть в сорок пять лет глубокой старухой.
— Вы умрете гораздо раньше, если не будете исполнять наших простых правил.
— В первый раз слышу о каких-то особых правилах! — засмеялась я.
— Это — мое упущение. С сегодняшнего дня вам выдадут приличествующую вашему положению одежду. А это, — он указал на мои брюки, — мы сожжем…
— Ага, щ-щас! — возмутилась я.
— Пойдемте! — почти крикнул Хафиз, схватил меня за руку и потащил куда-то по коридору.
«Блин, крепкий мужик! — подумала я. — Но один на один я тебя все равно сделаю!»
— Нельзя ли полегче?! — запротестовала я, но он упрямо протащил меня куда-то на зады дома и подвел к ровной площадке.
Когда мы пришли, я все поняла. На добела выжженном солнцем, вытоптанном участке земли виднелись шесть одинаковых круглых, закрытых решетками отверстий. Это были ямы. Хафиз подвел меня к одной из них.
— Фарух! — крикнул он.
Из ямы раздался то ли стон, то ли рык.
— Здесь сидит твой соплеменник. Уже второй день, — пояснил он.
Я присела рядом с ямой и заглянула вниз. Там что-то шевельнулось.
— Соплеменник — это как? — не поняла я. — Гражданин России?
— Русский.
— А почему — Фарух?
— Он принял нашу веру.
Я встала.
— Я думала, вы с единоверцами гуманнее поступаете.
— Правила едины для всех, — с каким-то ожесточением сказал Хафиз.
— Правила-то едины, — пробурчала я себе под нос. — Вот только жрачка разная.
— Вы что-то сказали?
— Давно он стал… единоверцем?
— Уже два месяца.
— А у вас давно?
— С позапрошлого года. Как из вашей армии сбежал, так и у нас.
— А-а, — поняла я, — дезертир…
Хафиз развернулся и пошел. Я побрела следом. Этого «единоверца» можно было при случае и в союзники взять, но, честно говоря, мне не нравилось то, что он до сих пор не сбежал. Или трус, или «хвосты» в армии оставил…
Мы возвращались совсем не так, как прошли к ямам, и я отметила широкую деревянную дверь и два мужских голоса за ней. «Здесь мужская обслуга! — догадалась я. — Может быть, и охрана».
Дверь внезапно открылась, и на пороге появился «классический» душман — черный от горного солнца и запущенный от явного недостатка женского общества. Мужик оцепенело уставился на мой бюст, и Хафиз, жестко сказав что-то, потащил меня дальше по коридору.
— Надеюсь, вы поняли, почему здесь ваша одежда не подходит?! — раздраженно прошипел он.
— Да, конечно, — печально подтвердила я. — Им трудно видеть женщину.
— Да просто вы выглядите неприлично!
Я оглядела свои открытые руки.
— Вроде нормально…
— Нормально?! Вам было бы приятно, если бы мужчины ходили со спущенными штанами?!
— Не-а, — отрицательно мотнула я головой.
— Вот и им так же.
Я задумалась. Что-то Хафиз передернул, но я не могла сообразить, что именно.
Меня снова провели на женскую половину дома, вручили черный балахон и серо-желтую грубую рубаху. Я поискала карманы, но ни на балахоне, ни тем более на рубахе никаких карманов не было.
Ну и фиг с ними! — решила я. Дискета и паспорт так и лежали в бюстгальтере, а ни в брюках, ни в сумочке ничего ценного, кроме четырехсот российских рублей и польской косметики, не было.
«Эх, — сказала я себе. — Меня в части уж дня три как спохватились, поди, заявили по всей форме, и в гостинице меня нет… И Гром уже сообразил. Я-то с ним на связь не выхожу!»
Я сосредоточилась и посчитала. Получалось, что Андрей Леонидович должен был встревожиться еще вчера после обеда.
Я под зорким старушечьим приглядом не без сожаления рассталась с брюками, нацепила балахон, в котором выглядела, как нищий католический монах, и снова села за переборку риса.
«На кой черт им столько надо?! — не могла понять я. — Ну мешок! Ну ладно, семья большая! Хотя сами-то они всякую дрянь едят… Может, на праздник?»
— Эй, — повернулась я к старухе. — Зачем так много? Праздник будет, что ли? — Она непонимающе смотрела на меня. Что-то хотела сказать самая младшая из девчонок — я чувствовала, что она русский язык помнит, но дисциплина не позволяла ей сказать это самое что-то, пока не разрешено родителями.
Как я уже поняла, двуязычие было в этой семье нормой, но я фарси не знала, а из тюркских слов помнила только те, что вместе со сказками вошли в русский язык.