Книга Чудо хождения по водам - Анатолий Курчаткин

– А спроста, – с лихостью отозвался В. – Надо только захотеть.

По кабинету, точно как перед началом совещания, снова прошелестела листва возбужденных голосов – как из засады, поддерживая терпящего поражение трибуна, вылетел свежий, не потрепанный в схватке отряд. Но В. видел: выход из крепости оправдал себя, он выиграл эту схватку. Сохранившему силы засадному отряду не суждено переломить хода сражения: полководец уже сдался, и сейчас протрубит рог, означающий конец рубки.

Так и прозошло. Юный Сулла, с желчно-досадливой гримасой на лице, оттолкнул себя от стола, откатился на кресле назад и произнес поднимаясь:

– Свободны!

В. внутренне возликовал. Победа, победа, звучало в нем.

Ликование его было, однако, преждевременным. Он вытек в общем потоке расстегнутых пиджаков и расслабленных галстуков через просторные каштаново-золотые двери в приемную – и тотчас осознал, что открывшаяся взгляду картина – это по его поводу. Футбольное поле обширной приемной было заполнено пришлым людом откровенно незаводского склада – печать его ярким клеймом стояла на выражении их лиц, одежде, кое-кто был даже и в шортах, – у некоторых с плеч торчали гранатометами телекамеры, а уж фотокамеры держали в руках чуть ли не все. Журналисты это были, кто еще. Непонятно как протырившиеся сюда. А вернее, понятно как. Охрана на входе недурно сегодня приварила к своему основному заработку. Не иначе как кто-то из заводских, а судя по всему, и не один человек, сообщил этим грифам, где найти ту падаль, что похожа на типа с Ютьюба.

У некоторых из журналистов в руках поигрывали листочки – с его, остро догадался В., ликом, распечатанным, должно быть, с того самого ролика в Ютьюбе, – и мгновение спустя, как вышел из кабинета главы департамента, всю журналистскую толпу подхватило и бросило навстречу ему, закупорив дорогу к выходу. Попали в эту запруду и другие участники совещания, но они без труда просачивались сквозь нее, их толпа выпускала беспрепятственно, а В. завяз подобно насекомому, угодившему в сладкий сироп. Он едва не физически ощутил себя той доисторической мушкой, что вляпалась в изливающуюся из раны на древесной коре смолу и отныне ей навеки быть замурованной в янтарной капле, превратившись вместе с нею в самоцветный камешек. Позвольте, позвольте, повторял он, пытаясь протиснуться между зажимавшими его папарацци, но ничего не получалось – как если бы он бился о стенку из резины. И щелкали, щелкали стрекозы затворов, били по глазам молнии вспышек, – он ослеп от них, оглох от этого щелкающего шороха стрекозиных крыльев. “Это вы? Вы подтверждаете, что это вы? Были вы вчера на Запрудном?” – доносились, как бы поверх стрекозиного шороха, до его оглохших ушей голоса.

– Не был! – вскричал В. – Мушка, отчаянно пытающаяся выдраться из заливающей ее смертельной смолы. – Был! – мушка, бессильно сдающаяся реке фатума. – Не был! Был! Похож! Ну! И что? Двойник! Тройник! Четверник! Ищите еще, что вы ко мне?! Ищите! Ройте землю!

Он не очень-то понимал, что кричит. Он потерял самообладание. Сорвался. У него было сейчас одно желание: прорвать эту резиновую стену, выбраться наружу – обрести свободу!

И стена на этот раз поддалась его напору, сделалась проницаема. В. шагнул в образовавшийся прорыв – и вылетел на волю. Стрекозы затворов щелкали вслед, гранатометы видеокамер тоже, должно быть, расстреливали его в спину – вон, вон, стремил он себя от них. Не нужна была ему эта публичность. Не было в нем никакого желания выделенности. Его вполне удовлетворяла его жизнь. Он хотел просто прожить свою жизнь – честно и с достоинством, да-да, честно и с достоинством, так, – и ничего иного, ничего кроме, ничего сверх того.

4

В коридоре на выходе из приемной В. ждали шеф с коллегой. У шефа теперь был ублаготворенный вид, но в его взгляде В. прочитал недоуменно-оскорбленное чувство: все-таки В. занимал более низкое положение, чем он, почему же эта слава досталась В., а не ему? Что до коллеги, тот по-прежнему горел возбуждением, которое лишь разожглось от шабаша в приемной.

– Ну что? И что теперь?! – воскликнул он, беря В. за локоть, как бы стремясь к самой тесной, доверительной близости. День уже наливался обычной жарой, кондиционеров в коридоре не имелось, и прикосновение горячей, слегка и потной руки коллеги было неприятно.

– И что теперь? – поведя плечом, чтобы отстраниться от коллеги, ответил В. – Ничего теперь.

– Нет, как? Так и жить, как жил?

– А как еще?

– Не знаю. Не я же по воде пешком!

– А ты попробуй, – сказал В. Он посмотрел на шефа. – В отдел идем? Обедать еще рано.

– Обедать еще рано. Еще рано обедать… – протянул шеф, будто пробуя каждое слово на ощупь. Ему не об этом хотелось. Но о чем хотелось, он не решался. – Идем к себе. Конечно.

Заметив в приоткрытую дверь приемной, что В. не ушел, вскидывая над головами снова затрещавшие стрекозами фотоаппараты, жужжа видеокамерами, в коридор повалил журналистский люд. Идем, поторопил шефа В. и бросился на лестничную площадку, не дожидаясь своего начальника.

– Господа! А не желаете взять интервью у меня? Я вам имею сообщить кое-что прелюбопытное! – прозвучал у В. за спиной голос коллеги.

Прелюбопытное! Что такое мог он сообщить прелюбопытное?

Перед дверью отдела В. замер. Брался за ручку и отпускал. Брался и снова отпускал. Понятно, что в отделе уже известно о журналистском нашествии, и что там сейчас его ждет?

Рука рванула дверь так, словно он ступал навстречу мечам и кольям первосвященнических рабов.

Но нет, никто его тут распинать не собирался. Отдел работал. Светились таблицами экраны мониторов, бежали в колонках столбцы цифр, постукивали под подушечками пальцев клавиатуры – все были заняты своим делом. Для родного отдела он уже не был новостью, с ним из Ютьюба освоились, он за эти прошедшие три часа успел стать обыденностью, которая не трогает и не смущает. И только когда В. на деревянных ногах достиг своего стола, сел, запустил компьютер, возле него, звонко процокав, возникла та молодая сотрудница в джинсовых шортах-стрингах, что всегда стремилась ему услужить, демонстрируя разнообразные знаки внимания.

– Ой, вы знаете, а о вас тут в новостях по телевизору говорили, – прозвенела она. – В смысле, не о вас, а вот тот самый ролик показали.

После журналистской стены, через которую пришлось прорываться, подобное известие никак не могло быть для В. шоком.

– Скоро меня уже и в натуральном виде, в чем мать родила, покажут, – неблагосклонно отозвался он в ответ. – Ждите.

Угодница растерянно постояла около В., не понимая его нерасположения, радостная свежая улыбка ее угасла, и вместо веселого цокотка копытец, когда она, молча повернувшись, поскакала к своему рабочему месту, прозвучал унылый глухой бряк.

Звонок жены был предсказуем. В. ждал его даже раньше.

– Ну что, как ты? – воплощением сердоболия прозвучал ее голос. О том, что у нее на работе только и разговоров о ролике на Ютьюбе, она не сказала. И не спросила, как у него. Ясно было, что раз на ее работе так, то у него то же самое, только нужно еще все возвести в степень. Ее волновал он сам, его состояние. Хорошая у него была жена, истинно половина, он всегда это осознавал. Он даже не знал, любит ли ее. Любил ли когда-нибудь? И так было еще тогда, когда они всего лишь, как это говорится, “ходили”. Ему было с нею – как с самим собой, с первого мгновения, как встретились. Словно он разделился на них двоих, но и они двое – это был все он. Не будешь же любить самого себя. Ты – это ты, ты есть, и все. Можно себя, конечно, и ненавидеть, но и в ненависти невозможно быть от себя свободным.