Книга Чудо хождения по водам - Анатолий Курчаткин

Начальник был невинен аки младенец. Проведя утро у стоматолога, он отстал от жизни, ему не было ничего известно о видео, которое посмотрело уже все заводоуправление.

– С похмелья, – ответил В. – Еще с какого.

– Вот как? – посмотрел на него с удивлением начальник. – А ты же вроде чуть ли не трезвенник.

– На старуху проруха… – пробормотал В.

На лестничной площадке топ-менеджерского этажа, когда уже открывали дверь, чтобы шагнуть в коридор, отбив за спиной быструю дробь каблуков по ступеням, их догнал тот коллега В., с которым они вместе ехали в лифте.

– А погоди-и, погоди-и! – растягивая слоги, воскликнул он, возлагая руку В. на плечо и принуждая обернуться. – Так это ты! Жара, галлюцинации, Средние века… а это ты и есть!

Лицо коллеги горело азартом открытия, – судья уличил преступника, поймал на лжи, подсудимому некуда деться, попался!

Шеф воззрился на В. с ревнивым любопытством.

– О чем речь? Какие Средние века? Какие галлюцинации? Что значит “это ты и есть”?

– Так на видео! – с жаром воскликнул коллега. Не знать его, в жизнь не подумаешь, что гранитное трезвомыслие – сущность его натуры: такой бесшабашной молодецкой лихостью звенел голос. – В Ютьюбе! Он, кто еще? Собственной персоной!

– Ничего не пойму, – с суровой начальственностью выговорил шеф В. – Толковей! Что там мой зам? – И пошутил, все в том же образе суровой начальственности: – Пьяный, что ли, в голом виде заснялся?

– Какое пьяный! – снова воскликнул коллега. – Напиться каждый может, а вот по воде, как посуху…

За этим пулеметно-скорострельным разговором они все трое подошли к двери приемной, та стояла распахнутой, высокие каштаново-золотые двустворчатые двери кабинета главы департамента тоже раскрыты, секретарша, ответно кивая на приветствие, досадливым движением руки указывала: проходите, проходите, живее! Разговор естественным образом пресекся, и В., воспользовавшись ситуацией, стремительно оторвался от коллеги с начальником, скользнул внутрь кабинета, миновал свободное пространство и сел в середине стола, где было его обычное место.

Он сел – и тотчас услышал, что кабинет зашелестел голосами, подобно тому, как под налетевшим ветерком лопочет листва, и почувствовал на себе взгляды собравшихся. Вернее, это был один взгляд. Многоокий, но один. На него смотрело некое многоглазое существо – с недоумением, неверием, подозрительной настороженностью, – причем это существо и он были враждебны друг другу, как враждебны в природе и не могут жить на одной территории звери, принадлежащие к общей пищевой нише.

– Что? – с вызовом проговорил В., ни к кому не обращаясь и обращаясь сразу ко всем. – Похож? Похож! Но при чем тут я? Все мы на кого-то похожи!

Новый порыв ветерка овеял лепетом листвы кабинет. Только теперь этот шелест прозвучал ощутимо громче, и в него яркой нитью вплелось возмущенное недовольство: подозреваемый в преступлении не имеет права на нападение, ему должно вести себя тише воды ниже травы.

– Да помилуй бог! – выждав, когда взроптавшая листва голосов умерит свое лопотание, воскликнул коллега В. Он тоже занял свое место – точно напротив В. – и смотрел на него оттуда с бесшабашно-уличающей улыбкой разоблачителя. Преступника полагалось вывести на чистую воду и привлечь к ответственности. – Кто ж, как не ты?!

Лучшим способом защиты было выйти из своего укрытия, склонить выю и признать себя во всем виновным.

– Ну, хочешь считать, что я, считай, что я. Не могу запретить, – сказал В.

Шелест голосов снова побежал по кабинету, но тут же и смолк: неприметная дверь за столом хозяина кабинета раскрылась, и из нее вышел сам глава департамента. Он шел грозной походкой римского легионера, облаченного во всю свою боевую бронзу для кровопролитного решительного сражения. Походка эта, однако, давалась главе департамента нелегко: он был самый молодой из собравшихся в его кабинете, совсем пацаненок, посаженный в высокое кресло едва не сразу после студенческой скамьи чей-то сын, доспехи легионера были ему откровенно тяжелы, и приходилось, чтобы нести их груз, напрягаться изо всех сил.

– Все в сборе? – сев и быстро окинув стол давяще-мерклым взглядом Суллы, готового обнародовать очередную проскрипцию, спросил он, обращаясь к помощнику, занявшему место подле его правой руки.

Помощник, и без того непрестанно оглядывавший стол, словно сторожевая собака вверенное ее попечению стадо, вновь пометался глазами по лицам, замерев на мгновение на В., после чего покивал головой с механическим рвением китайского болванчика:

– Все до одного, кто вызван. И вон, – произвел он легкий кивок в сторону В. Явно, явно и до этих стен дошли слухи о ролике на Ютьюбе.

Глава департамента принял рапорт помощника с вялой холодностью, словно сообщенные сведения если и были кому интересны, то никак не ему.

– Шумим, вижу? – изошло из него обращением к собравшимся. – К делу. Кто у нас докладчик? – шевельнул он головой, что означало вопрос к помощнику.

– Докладчиком у нас замзавсектором… – с поспешностью послушно откликнулся помощник, называя фамилию коллеги В.

– Слушаем! – повелел глава департамента.

В. перевел дыхание. Ему была дана отсрочка от разоблачения. Может быть, совсем недолгая. Но он был рад и ей.

Совещание шло своим ходом, с тычками, зуботычинами, пинками, которыми, по обыкновению, обильно награждал юный Сулла, – В. отдыхал. Досталась в свою очередь увесистая затрещина и ему, – В. ничего не почувствовал. Он наслаждался полученной передышкой, вбирал ее в себя, как чистый воздух альпийских лугов, прочищал, вентилировал им легкие – перед тем как неизбежно вновь окунуться в чад и смрад равнинной жизни.

Окунуться пришлось несколько раньше, чем он надеялся. Юный Сулла суммировал тычки и зуботычины общей звонкой заушиной, после чего должно было последовать разрешение расходиться, но вместо этого глава департамента внушительно откинулся на спинку кресла, взялся руками за край столешницы, плотоядная улыбка вытекла на его лицо, и с этой хищно-сладострастной улыбкой он воззрился на В.:

– Так что, это и в самом деле ты?

О, как неожидан, как болезнен был мгновенный переход из альпийской свежести и чистоты в душную теснину равнины. Но короткая схватка перед началом совещания дала В. опыт – как защищаться. Отсиживаться в крепости было безнадежным делом, следовало открывать ворота и ввязываться, перехватывая инициативу, в бой.

– Я, конечно, – сказал он. – Раз все говорят, что я, значит, я.

Правда обезоруживает. Начальник департамента намеревался полакомиться замешательством В., насладиться его смущением, желанием уйти от ответа, он приготовился хорошенько оттрепать его, как нашкодившего домашнего пса, – и был лишен этого удовольствия.

– Вот как, – проговорил он, расставаясь со своей улыбкой и вместе с ней с предвосхищением удовольствия, что получит от трепки, которую задаст В. за уклончивость и очевидную неискренность. – Ну, и как это у тебя получается?