Книга Русские чернила - Татьяна де Ронэ

А потому его смартфон перестал звонить и вибрировать на эту тему. Он стал очень осмотрителен, остерегаясь Мальвины, отказался от дорогого айфона 2010 года выпуска. Как объяснил ему симпатичный журналист из Осло, айфон 3GS совершенно не годится, когда у тебя ревнивая подружка. На экран напрямую выводится и сообщение, и имя отправителя, и любой в твое отсутствие может прочесть. Сущий кошмар.

– Если у вас есть что скрывать, пользуйтесь лучше «Блэкберри».

Слава богу, Мальвина не видела ни норвежской статьи с этой цитатой, ни его фотографии, где он размахивает смартфоном над стаканом норвежской водки «Lǿiten Linie Akevitt». И это чудо, если учесть, что она часами следит за компьютером, отслеживая его контакты и любые комментарии, которые он оставляет в «Твиттере» или «Фейсбуке». Хуже того, она читает все, что присылают женщины в ответ на его комментарии. У него сто пятьдесят тысяч подписчиков в «Твиттере» и около двухсот пятидесяти тысяч фанатов на «Фейсбуке», так что Мальвине есть чем заняться.

Если Николя приходит эсэмэска, экран остается черным – только мигает маленькая красная точечка. Его «Блэкберри» защищен паролем, который он постоянно меняет. Он научился проверять сообщения, когда Мальвина занята каким-нибудь делом. Это целая военная наука, путь, где на каждом шагу подстерегает засада, которую надо обойти: например, как пробраться в туалет, спрятав смартфон в рукаве, как дозу кокаина. А оказавшись в безопасном пространстве – как пробежать единым махом все эсэмэски, почту, «Твиттер» и «Фейсбук». Последний раз он воспользовался временем, когда Мальвина была в туалете. Минут пять, но этого хватило, чтобы проверить новые сообщения на личный адрес: от Алисы Дор, издателя во Франции, от пресс-атташе Диты Даллар, от Бертрана Шале, журналиста, с которым он поддерживал дружеские отношения. И еще одно от Патрика Требока, писателя, веселого компаньона по прожиганию жизни. Затем надо было просмотреть, что пришло на сайт. Там оказалось более пятидесяти сообщений от читателей со всего света. Вначале, как только вышла книга, он отвечал всем. Когда начали приходить ответы на его ответы, его это скорее удивило, чем порадовало. Но когда книгу перевели на разные языки, а потом сняли фильм, на него обрушился целый водопад писем и ему пришлось сдаться.

– Найми помощника, чтобы отвечал за тебя, – посоветовал ему кто-то из писателей.

Но Николя счел это нечестным.

– А ты читай письма, но не отвечай, – сказал другой.

Николя так и поступил.

В это утро самым важным, что ожидало Николя на экране «Блэкберри», были синие точки. Сообщение от Сабины. Ответить он не мог, но быстро прочел его и сразу удалил. Сердце отчаянно заколотилось.

«На мне ничего нет, в комнате очень жарко, и я думаю о тебе. Догадываешься, что я собираюсь сделать, Николя?»

Приходилось немедленно удалять все сообщения Сабины, другого выхода не было.

Апрель прошлого года. Берлин. Встреча с читателями в Культурном центре Дусмана на Фридрихштрассе. Она долго и терпеливо дожидалась своей очереди получить автограф. Потом протянула ему немецкое издание «Конверта», где на обложке красовалась выполненная в сепии фотография Камольи пятидесятых годов, похожая на открытку: кусочек моря, прилепившаяся к скале деревушка и кипарисы как длинные карандаши. Николя, как обычно, приветливо спросил:

– Кому подписать?

Она ответила:

– Это не мне, это моему мужу. Его зовут Ганс.

Было в ее взгляде что-то такое… Пепельная блондинка в непромокаемом плаще. Старше его лет на пятнадцать. Тонкое кошачье лицо, легкая усмешка. Она напомнила ему Шарлотту Рэмплинг в «Ночном портье», этот кадр служил ему экранной заставкой в компьютере. Николя подписал книгу и в тот момент, когда передавал ее, почувствовал, что ему в руку быстро сунули записку. Тут началась презентация книги следующего автора, и посетительница исчезла. Записку он смог прочесть только минут через двадцать, когда Урсула, его немецкая издательница, отбила его у фанатов. На клочке бумаги были нацарапаны цифры. Он сразу понял, что это такое: ПИН-код для быстрого доступа к сообщениям в «Блэкберри».

Поздно вечером того же дня, после нескончаемой встречи во Французском институте на Курфюрстендамм, какой-то зануда-журналист закидал его вопросами, на которые он ни за что не стал бы отвечать, если бы не сознавал, что выбора все равно нет.

– В какой мере эта книга представляет вашу собственную жизнь? Марго Дансор списана с вашей матери? Как на публикацию книги отреагировала ваша семья? Это правда, что в фильме вы ненадолго появляетесь на экране? О чем будет ваша новая книга?

Наконец бомбардировка банальностями закончилась, и теперь Николя мог спокойно вздохнуть в своем номере в отеле «Риц-Карлтон» на Потсдамер-плац. Он сбросил туфли, включил телевизор, пощелкал каналами, попадая то на новости, то на порно, порылся в мини-баре в поисках шампанского и устроился на канапе, оставив в углу коробки конфет, визитки, корзиночки со сластями и книги, которые надо подписать для немецких представителей. Звонить Мальвине было уже поздно, он позвонит завтра утром. Вытащив из кармана клочок бумаги, Николя несколько мгновений изучал цифры. На экране телевизора наяривало какое-то разнузданное трио, отрываясь на полную катушку. Он убавил звук, отхлебнул шампанского и набрал ПИН-код.

Он знал, что не надо этого делать. Женщина с кошачьим лицом и зелеными глазами не сулила ничего хорошего.

Отец Николя умер в 1993 году. Журналистов болезненно влекло к этому печальному событию. Можно подумать, что именно оно давало ключ к душе и самой сущности молодого автора. Они доискивались до мельчайших подробностей, и прежде всего их волновал тот ужасный миг, когда стало ясно, что отец уже не вернется. Им было интересно, как пережил эту травму одиннадцатилетний Николя. До «урагана Марго» Николя ни с кем не говорил о смерти отца, даже с Дельфиной. Все слова на эту тему казались какими-то чужими, как незнакомое блюдо, которое его организм не желал принимать. Потом он, не без тайного удовольствия, обнаружил, что чем больше дает интервью, тем полнее Теодор Дюамель неожиданным образом обретает виртуальное возрождение. Слова возвращали его к жизни, наделяли его реальностью, стряхивали окутавшую его пыльную мантию. В рассказах Николя отец представал воплощением мужественности, победителем. Как-то в одном из интервью он обронил фразу: «Отец был моим Гэтсби», и одному Богу известно, сколько раз ее потом цитировали и по каким социальным сетям она кочевала. Когда его просили описать отца, он терялся. Как! Разве он не говорил о стройной фигуре Теодора, о блеске синих глаз и мощном подбородке? Разве мало фотографий, где он запечатлен? Вот отец, с ослепительной улыбкой, с сигарой в зубах, стоит рядом с шестилетним Николя возле своего слегка помятого серебристого «ягуара». Вот он сидит в черном катамаране «Hobie Cat» на пляже отеля «Мирамар» в Биаррице. Можно себе представить, как женщины всех возрастов буквально пожирали его глазами. Николя подозревал, что журналистам ни за что не постичь сложную, яркую личность Теодора Дюамеля. И не постичь по одной простой причине: он существовал сам по себе, с ним рядом никого не было, даже жена и сын не в счет. Отец сверкающей кометой пронесся сквозь жизнь Николя, разорвав на лету хрупкую материю детства. Он был альфой и омегой всех недоуменных вопросов ребенка, повелителем той туманной страны, той «noman’s land», где за него боролись реальность и легенда.