Книга Наш человек в Гаване - Грэм Грин

— Триста пятьдесят долларов? — Кассир искоса заглянул в книгу и стал отсчитывать бумажки. Но телефон зазвонил снова.

— Не может быть! Миссис Эшуорт! Куда же это вы пропали? В Майами? Вы шутите! — Прошло несколько минут прежде, чем он покончил с миссис Эшуорт. Передавая Уормолду банкноты, он сунул ему и листок бумаги. — Вы, надеюсь, не возражаете, мистер Уормолд. Вы ведь сами просили держать вас в курсе дела.

На листке было указано, что он перебрал по своему счету пятьдесят долларов.

— Ни в коей мере. Очень вам признателен, — сказал Уормолд. — Но беспокоиться нечего.

— Что вы, банк нисколько не беспокоится, мистер Уормолд. — Вы ведь сами просили, вот и все.

Уормолд подумал: «Ну да, если бы я перебрал пятьдесят тысяч долларов, он бы, наверно, звал меня Джимом».

В это утро ему почему-то не хотелось встречаться с доктором Гассельбахером за «дайкири». Временами доктор Гассельбахер казался ему уж слишком беззаботным, поэтому он пошел к «Неряхе-Джо», а не в «Чудо-бар». Ни один житель Гаваны не заглядывал к «Неряхе-Джо», потому что туда ходили туристы; однако туристов, увы, теперь становилось все меньше, ибо нынешнее правительство Дышало на ладан. Хотя в застенках Jefatura[6]испокон веку творились темные дела, но они не касались туристов из «Насьоналя» или «Севил-Билтмора»; однако, когда одного из туристов убило шальной пулей, в то время как он фотографировал какого-то живописного нищего под балконом президентского дворца, выстрел прозвучал погребальным звоном по всем туристским маршрутам, «включающим прогулку на пляж Варадеро и по злачным местам ночной Гаваны». Пуля превратила в осколки и «лейку» убитого, что особенно напугало его спутников. Уормолд слышал, как они потом говорили в баре «Насьоналя»:

— Пробила камеру насквозь. Пятьсот долларов — кошке под хвост.

— А его убило сразу?

— Еще бы. А объектив… осколки разлетелись на пятьдесят метров в окружности. Видите? Везу кусочек домой, чтобы показать мистеру Хампелникеру.

В это утро длинный зал был пуст, если не считать элегантного незнакомца в одном углу и толстого агента туристской полиции, который курил сигару в другом углу. Англичанин так внимательно разглядывал бесконечную батарею бутылок, что не сразу заметил Уормолда.

— Да не может быть! — воскликнул он. — Кого я вижу? Мистер Уормолд! — Уормолд удивился, откуда он знает его имя, ведь он же забыл вручить ему фирменную карточку. — Восемнадцать разных сортов шотландского виски, — сказал незнакомец, — включая «Черную этикетку». А пшеничного я даже не считал. Поразительное зрелище! Поразительное… — повторил он почтительным шепотом. — Вы когда-нибудь видели столько разных сортов?

— Представьте, да. Я собираю пробные бутылочки, и у меня уже есть девяносто девять марок.

— Интересно. А что сейчас выпьете? Как насчет «Хейга с ямочками»?

— Благодарю. Я уже заказал «дайкири».

— Такие напитки меня расслабляют.

— Вы уже решили, какой вам нужен пылесос? — для приличия спросил Уормолд.

— Пылесос?

— Ну да, электропылесос. То, что я продаю.

— А-а, пылесос… Ха-ха! Плюньте на эту дрянь и выпейте со мной виски.

— Днем я никогда не пью виски.

— Ох, уж эти мне южане!

— При чем тут южане?

— Кровь у вас жидкая. От солнца, так сказать. Ведь вы родились в Ницце!

— Откуда вы знаете?

— Ну, господи, слухами земля полнится. То с одним поболтаешь, то с другим. По правде говоря, я и с вами хотел кое о чем потолковать.

— Пожалуйста.

— Да нет, я предпочел бы местечко потише. Тут все время шныряют какие-то типы — входят, выходят…

Как это было далеко от истины! Ни одна живая душа не проходила мимо дверей, освещенных жгучими лучами солнца. Полицейский мирно спал, прислонив сигару к пепельнице, — в этот час здесь не было ни единого туриста, который бы нуждался в опеке и надзоре. Уормолд сказал:

— Если насчет пылесоса, пойдемте лучше в магазин.

— Не надо. Не хочу, чтобы видели, как я там околачиваюсь. Бар в этом смысле совсем неплохое место. Встречаете земляка, хотите посидеть вдвоем, что может быть естественнее?

— Не понимаю.

— Ну вы же знаете, как это бывает.

— Не знаю.

— То есть как, вы не считаете, что это естественно?

Уормолд отчаялся что-нибудь понять. Он оставил на стойке восемьдесят сентаво и сказал:

— Мне пора в магазин.

— Зачем?

— Я не люблю оставлять надолго Лопеса одного.

— Ах, Лопеса… Вот как раз о Лопесе я и хочу с вами поговорить.

И снова Уормолд подумал, что это, вернее всего, какой-то чудаковатый инспектор из главной конторы; однако он явно перешел всякие границы чудачества, когда шепнул ему:

— Ступайте в уборную, я сейчас приду.

— В уборную? Зачем?

— Потому что я не знаю, где она.

В этом свихнувшемся мире проще всего подчиняться, не рассуждая. Уормолд провел незнакомца через заднюю дверь по короткому коридору и показал вход в уборную.

— Вон там.

— Ступайте вперед, старина.

— Да мне не нужно.

— Не валяйте дурака, — сказал незнакомец.

Он положил руку Уормолду на плечо и втолкнул его в дверь. Внутри были две раковины, стул с поломанной спинкой, обычные кабинки и Писсуары.

— Сядьте, старина, — сказал незнакомец, — а я пущу воду. — Но когда вода пошла, он и не подумал умываться. — Будет выглядеть куда естественнее, — объяснил он (слово «естественный» было, видно, его любимым эпитетом), — если кто-нибудь сюда ворвется. И, конечно, собьет с толку микрофон.

— Микрофон?

— Верно. Совершенно верно. В таком месте вряд ли может быть микрофон, но правила прежде: всего. Выигрывает последнюю схватку тот, кто действует по всем правилам. Хорошо, что здесь, в Гаване, моют руки под краном, а не в раковине. Пусть себе вода течет.

— Да объясните вы мне…

— Осторожность, надо вам сказать, не мешает даже в уборной. Один наш парень в Дании в девятьсот сороковом увидел из своего собственного окна, как германский флот идет через Каттегат.

— Какой гад?

— Каттегат. Ну, он сразу понял, что началась заваруха. Стал жечь бумаги. Пепел бросил в унитаз и дернул цепочку. Не повезло: весенние заморозки. Трубы замерзли. Пепел всплыл в ванне этажом ниже. Квартира старой девы баронессы, как, бишь, ее звали? Как раз собиралась принимать ванну. Пиковое положение у нашего парня.