Книга Беги, мальчик, беги - Ури Орлев

Вдруг она остановилась. Раздались шаги, послышалась речь — по-польски и по-немецки. Давид затаил дыхание. Затем телега опять тронулась. Давид с облегчением вздохнул. Но радовался он рано. Сзади раздались громкие крики:

— Хальт! Хальт!

Телега снова остановилась — как вкопанная. Какой-то человек в кованых сапогах бегом догнал ее, торопливо сказал несколько слов по-немецки, и Давид почувствовал, как что-то холодное скользнуло по его правому бедру, разрезало штанину и воткнулось в мусор. Он лежал, не двигаясь, как мертвый. Леденящий звук стального острия, вонзающегося в мусор, повторился еще дважды, один раз возле самой его головы. Давид почти не дышал.

— Ну, хватит, я поехал! — сказал наконец другой голос, по-польски. — Нет у меня никакого мальчишки.

Телега тронулась и набрала ход. Стук колес по округлым камням и звонкие удары копыт всё учащались. Давиду казалось, что это сулит ему скорое спасение. И тут он снова услышал крики. Кричали где-то позади, на этот раз уже издалека, но лошадь опять остановилась. Давид немного разгреб мусор, чуть приподнялся и выглянул через задний борт телеги. Он увидел, что от ворот бегут к ним двое вооруженных людей. Он узнал немецкого караульного и польского полицейского, которые охраняли ворота. Они приближались, что-то крича и размахивая руками. Крестьянин тоже увидел их. Он спрыгнул с козел, рывком выдернул Давида из кучи мусора и поставил на дорогу рядом с телегой. Давид понял — это конец. Догонявшие были уже близко. Но крестьянин вдруг наклонился к нему и шепнул:

— Не двигайся, малыш. Я тебя спасу.

Он выхватил из кармана нож, одним ударом перерезал постромки, схватил Давида и вскочил с ним на лошадь. Освободившаяся от телеги, лошадь с места пошла в галоп. Позади раздались выстрелы. Давид хотел было посмотреть назад, но крестьянин крепко держал его одной рукой, продолжая другой яростно нахлестывать мчавшуюся лошадь. Давид не мог даже повернуть голову. Когда ему удалось наконец выглянуть из-за плеча своего спасителя, он уже не увидел позади ни ворот гетто, ни охранника с полицаем, ни брошенной телеги. Только пыль еще висела над дорогой, по которой они мчались среди бескрайних полей. Варшава осталась далеко позади.

Через некоторое время лошадь перешла на легкую трусцу. Крестьянин немного ослабил хватку, и Давид вздохнул свободней. Только тут он осознал, что впервые в жизни скачет верхом.

Вокруг тянулись поля и рощицы. Изредка попадалась одинокая маленькая избушка. Потом появилась небольшая деревня: крытые соломой избы, несколько хозяйственных пристроек около каждого дома, огород и пара-другая фруктовых деревьев. Кое-где во дворах можно было увидеть коров, лошадей, кур и свиней. То тут, то там на шестах торчали перевернутые кастрюли, на растянутых веревках висело белье. Они уже выезжали из деревни, когда за ними вслед с громким лаем бросилась чья-то собака. Сидевшая на пороге женщина с маленьким ребенком на руках удивленно посмотрела на человека с мальчиком на лошади. Несколько босоногих детей играли в футбол на дороге, и крестьянин придержал лошадь, чтобы она миновала их спокойным шагом.

Все это время крестьянин молчал. Молчал и Давид. Но когда деревня осталась далеко позади, а на горизонте уже появилась другая, крестьянин вдруг остановил лошадь и указал рукой куда-то в сторону. Давид посмотрел в этом направлении и увидел несколько оборванных детей, которые сидели на берегу сверкавшего под солнцем ручья. Заметив польского крестьянина на лошади, они тут же вскочили и мгновенно исчезли в камышах.

— Это еврейские дети, — сказал крестьянин. — Иди к ним, малыш.

Он спешился сам, снял Давида и поставил его на землю. Потом достал из кармана два куска сахара и ломоть хлеба. Один кусок сахара и хлеб он протянул Давиду, а второй кусок дал лошади и дружески похлопал ее по шее. Потом положил левую руку на голову Давида, начертил большим пальцем правой руки знак креста на его лбу и сказал:

— Храни тебя Матерь Божья, малыш.

Он помолчал, еще раз посмотрел на Давида, потом снова вскочил на лошадь и ударил ее пятками. Давид стоял и смотрел ему вслед, но крестьянин больше не оборачивался. Давиду хотелось есть, но он не знал, что лучше — съесть хлеб вместе с сахаром или сначала одно, потом другое. В конце концов он решил съесть сначала хлеб. Давид клал в рот кусочки хлеба, не отводя взгляда от удалявшегося всадника. А когда тот исчез за поворотом дороги, он медленно сжевал свой сахар.

Давид снова остался один.

Глава 3

Лес нас охраняет
У деревьев есть душа

Давид сошел с дороги и пошел к ручью искать ребят, которые спрятались в камышах. Раньше, сидя на лошади, он ясно видел, куда они побежали, но теперь только приблизительно представлял себе, где они могут прятаться. Когда он наконец нашел их, ребята сидели на берегу и отчаянно спорили. При его приближении они замолчали.

— Это тот рыжий, который сидел на лошади с крестьянином, — сказал один из ребят.

— Это ты был на лошади? — спросил другой.

Давид кивнул.

— Откуда ты?

— Из Варшавского гетто, — сказал Давид.

— Когда?

— Только что.

— А почему этот крестьянин тебя спас?

Давид пожал плечами.

— Ты не знаешь? — недоверчиво усмехнулся один из мальчиков.

— Нет.

— А где телега? — спросил другой мальчик. — Я сам видел, что за лошадью волочились постромки.

Давид рассказал, что с ним случилось. Потом он показал им свои разрезанные штанины. Только сейчас он заметил узкий кровоточащий порез на ноге.

— Тебе повезло, — сказал кто-то. — Немец тыкал в мусор штыком. Он мог тебя убить.

— Нет ли у вас чего-нибудь поесть? — смущенно спросил Давид.

Один из ребят вытащил из кармана брусок брынзы. Давид отломил кусок, съел и даже облизал пальцы.

— Откуда у вас брынза? — удивился он.

— Тут в деревнях женщины подвешивают скисшее молоко в мешочках, чтобы вода стекла. Такой мешочек легко украсть. Они вешают их на заборе.

Пока Давид доедал брынзу, ребята стали совещаться, принять ли его в компанию.

— Хватит нам одного недомерка! — крикнул один, который был повыше остальных.

— Эх ты, Шломо! — сказал маленький мальчик. Он сидел в стороне и точил складной нож о камень. — Разве тебе не жалко человека?

— А ты не вмешивайся не в свое дело, Иоселе, — огрызнулся Шломо. — Скажи спасибо, что тебя самого приняли.

Все ребята в этой группе, кроме мальчика с ножом, были старше Давида.