Книга Чужая - Александр Сухов

Зато потом мы основательно попритерлись друг к другу. Между прочим, Квагш оказался славным парнем, добрым, верным, бесстрашным, со специфическим чувством юмора. Короче, всех его достоинств и не перечислить.

— Ну все, Квагш, — виновато обратился я к своему постояльцу и коллеге по работе, — не смотри на меня так осуждающе. Знаю, что выгляжу в твоих глазах не самым подобающим образом. Подрываю, так сказать, реноме благопристойного землянина. — Данная фраза далась мне с великим трудом, поскольку похмельный сушняк вновь заявил о себе с удвоенной энергией. — Если не трудно, принеси-ка мне водички, а еще лучше из холодильника большую банку соленых огурцов.

— Федор, там уже нет огурцов, вот уже как три дня — только вода соленая, — вылезая из кресла, сообщил Квагш.

Стоит отметить, что на взгляд любого нормального землянина мой коллега обладал весьма неординарной наружностью. Он был похож на откормленную до размеров хорошего мастиффа лягушку, зеленую и пупырчатую, решившую ни с того ни с сего встать на задние лапы и выпрямиться в полный рост. Отчего латинг выглядел скорее комично, нежели пугающе. Впрочем, за свою довольно долгую карьеру мне довелось насмотреться всякого, к тому же уровень адаптивности у меня с рождения намного выше, чем у среднестатистического обитателя нашего мира.

— Глупый ты, Квагш, — не удержался я от упрека в адрес неразумного земноводного. — Нет огурцов, зато остался самый цимес — лекарство, значит, для страждущих и жаждущих. Будь другом, принеси, пожалуйста, баночку. Иначе твой квартировладелец тут же испустит дух на радость московской чиновной братии, и тебе придется подыскивать не только другое жилье, но также другого шефа.

Латинг умел быть необычайно быстрым, в чем я имел возможность неоднократно убедиться, но сейчас он не особенно торопился выполнить мою слезную просьбу. Неспешной походкой он протопал на кухню, отчего-то очень долго там возился, наконец, соизволил появиться на пороге с трехлитровой банкой в руках.

Присев на постели, я жадно выхватил сосуд из зеленых лап товарища, трясущимися пальцами снял капроновую крышку с горлышка и прежде чем прильнуть к нему губами, понюхал. Немного отдает плесенью и на поверхности какие-то пятна бледно-синего цвета. Похоже, «цимес» малость подпортился. Ну ничего. Где наша не пропадала? А с плесенью оно, может быть, даже полезнее — пенициллин все-таки.

Поднеся банку ко рту, сдул подозрительные пятна подальше от губ, поближе к обнажившимся островкам укропа и прочих приправ и сделал небольшой глоток. Прелестно, я бы даже осмелился сказать — животворяще и плесенью почти не пахнет. В течение минуты банка опустела примерно на две трети.

Смачно рыгнув, вернул сосуд своему спасителю со словами искренней благодарности и прислушался к внутренним ощущениям. Без всякого сомнения, вкусный водный раствор поваренной соли и прочих минеральных и органических веществ начал восстанавливать выведенный из равновесия вчерашними возлияниями кислотно-щелочной баланс внутри моего желудка, а также, выражаясь мудрым языком одного моего знакомого химика, приводить в порядок внутриклеточный осмос. И чего только не понапридумывают эти ученые!

Ладно, господь с этими осмосами и кислотно-щелочными балансами. Суть не в терминологии, а в том, что объективно я начал ощущать себя намного лучше. Руки уже не тряслись (или почти не тряслись), желудок не сводила сосущая судорога, в мозгах появилась некоторая ясность, в глазах — долгожданная резкость. И вообще окружающий мир вдруг расцветился необычайно яркими красками. Даже выцветшие от времени обои на стенах не казались такими убогими.

«Ладно, Федор Александрович, — я обратился мысленно к своей персоналии в иронично-вычурном стиле, — лежать, оно, конечно, намного приятственнее, чем тащиться через всю Москву с ее непредсказуемыми пробками, да еще по июльскому зною. Однако боюсь, что начальство не войдет в твое положение. Ему же — начальству не объяснишь, что вчера провел вечер в обществе старинного товарища, между прочим, государственного человека и крупного предпринимателя».

Недоуменно покачал головой — вот уж никак не ожидал от Толяна такой прыти. Свесил ноги с дивана, коснулся ступнями деревянного крашеного пола и, взглянув на замершего прямо передо мной латинга, сказал:

— Осуждаешь, Квагш?

— Ничуть, — ответил постоялец слегка гортанным булькающим голосом, — каждый свободный индивид имеет полное право время от времени абстрагироваться от грубых реалий тварного мира.

— А ты философ, мой друг, — улыбнулся я.

— Каждое разумное существо, — тут же выдал Квагш, — в той или иной степени является философом в самом широком понимании данного определения.

— Ладно, — махнул рукой на доморощенного философа, — избавь ради бога от банальных истин иначе моя многострадальная голова расколется как перезревший арбуз и тебе негде станет жить, поскольку местная чиновная братия тут же распорядится снести мой домишко и воздвигнет на его месте какой-нибудь торговый центр или еще что-нибудь эдакое.

Однако латинг и не собирался униматься, более того, он прицепился к моим словам и в очередной раз начал задавать глупые вопросы насчет явного произвола московского правительства в отношении одного вполне законопослушного гражданина.

— Федор, а почему этот дом хотят снести? Если не ошибаюсь, частная собственность в этом мире, точнее государстве, охраняется конституцией.

— Не трави душу, — с кислой миной на лице ответствовал я, — Одно слово, Южное Бутово. Видишь ли, Квагш, земля, на которой расположен мой домишко, стоит немереных бабок, и кое у кого при одном лишь упоминании о столь лакомом куске начинают бежать слюни рекой да по всей роже. Вот они и подсылают ко мне всяких ушлых крючкотворов, мол, мы готовы предоставить тебе шикарную однокомнатную квартиру где-нибудь в Бирюлево, вдобавок телевизор подарим, а ты нам добровольно уступи землицу-то, все равно, так или иначе, оттяпаем. Ничего, мы еще поглядим, кто у кого и чего оттяпает. Кончится мое терпение, натравлю на префекта и его кодлу какого-нибудь осужденного на казнь стригоя, пусть перед полным развоплощением кровушкой вволю побалуется.

— Противозаконно это, вампиров на людей насылать, — безапелляционно заявил латинг.

— А отбирать последнее у тех же людей, как ты считаешь, законно? А жировать на чужой беде, тоже законно? Мне, может быть, нравится жить в собственном доме, да при собственном саде, а они твари… — Не доведя до конца начатую мысль, я махнул рукой, резко поднялся на ноги и, шлепая босыми ногами по полу, направился прочь из комнаты. Но, не дойдя до двери, остановился, посмотрел на продолжавшего стоять столпом с банкой в руках коллегу, сказал: — Знаешь, Квагш, я иногда думаю, что в нашем царстве государстве правят бездушные стригои, ликаны, коры и прочие упыри, только особой породы — крови им не надо, но до денег охочи незнамо как. Надо будет подкинуть начальству эту мыслишку и проверить кое-кого на принадлежность к человеческой расе. Сто к одному, как минимум четверть всех чиновников и олигархов не пройдет тестирование…

Я стоял босыми ногами на рифленом кафеле ванной комнаты, с удовольствием впитывал ступнями прохладу пола и посредством кожаного ремня наводил остроту на золингеновскую сталь опасной бритвы, доставшейся мне в наследство от покойного отца.