Книга Диагноз смерти - Амброз Бирс

Одним летним утром Марлоу снял с деревянных крюков свое ружье и сказал жене, что хочет поохотиться.

– Но у нас еще вдоволь мяса, – сказала жена. – Прошу тебя, не уходи сегодня никуда. Этой ночью мне приснился какой-то кошмар! Я не могу припомнить, в чем там было дело, но мне кажется, что он сбудется, если ты уйдешь.

Но Марлоу оказался глух к предвестию беды и не обратил на страхи жены должного внимания. Он только рассмеялся.

– А ты все-таки вспомни, – сказал он. – Может, тебе привиделось, будто Малышка потеряла голос?

Малышка же тем временем уцепилась обеими руками за полу отцовой куртки и являла свой голос в полную силу – уж очень ребенку приглянулась енотовая шапка.

И женщина уступила. Обделенная чувством юмора, она просто не нашлась с ответом на шутку мужа. А он, поцеловав жену и ребенка, вышел из дому – и навсегда оставил свое счастье в прошлом.

К вечеру он не вернулся. Женщина приготовила ужин и стала ждать. Потом уложила Малышку в постель и тихо баюкала ее, пока та не заснула. К этому времени огонь в очаге уже прогорел, и комната освещалась только свечкой. Женщина переставила свечу на окно, чтобы муж издали увидел свет, если будет подходить к дому с этой стороны. У нее хватило здравого смысла, чтобы закрыть дверь на засов, но об окне не подумала.

Никто ей не рассказывал о повадках местного зверья, а ведь иные из диких животных способны без приглашения забраться в дом даже через дымовую трубу. Ночь все тянулась, женщина тревожилась, но в конце концов усталость пересилила беспокойство, и она облокотилась на детскую кроватку, а потом и голова ее поникла. Свеча на окне догорела, шикнула, вспыхнула еще на мгновение и погасла. Но женщина уже не заметила этого: она спала и видела сон.

Она сидела у колыбельки второго ребенка. Первый умер. Умер и муж. Домик в лесу куда-то исчез, а нынешнее ее обиталище было совершенно незнакомым: прочные дубовые двери, всегда закрытые, с внешней стороны окон – железные решетки, вмурованные в толстые кирпичные стены. «От индейцев», – подумалось ей. Она рассматривала все это без особого удивления – во сне никто не удивляется, – но с ощущением безграничной жалости к себе самой. Ребенка в колыбели покрывало одеяльце, и женщине вдруг захотелось взглянуть на свое дитя. Она откинула одеяльце – и увидела морду дикого зверя! Потрясенная, она тут же проснулась, вся дрожа. Она была в своей лесной хижине, вокруг царила темнота.

Вскоре к ней вернулось ощущение реальности, она дотронулась до ребенка, настоящего, не из сна, прислушалась к его дыханию, убеждаясь, что с ним все в порядке. Не в силах удержаться, она легонько провела ладонью по лицу дочки. Потом, повинуясь безотчетному побуждению, встала, взяла спящего младенца на руки и крепко прижала к груди. Кроватка стояла изголовьем к стене, и женщина, вставая, повернулась к ней спиной. Подняв взгляд, она вдруг увидела пару огоньков, пылавших во тьме красноватым светом с зелеными отблесками. Сперва она приняла их за тлеющие угольки, но потом поняла, что очаг расположен совсем в другом месте. Кроме того, точки эти горели слишком высоко, почти на уровне ее собственных глаз. Это смотрела пантера.

Зверь стоял прямо за окном, шагах в пяти, не более. Женщина видела только жуткие глаза, но смятение, овладевшее ею, когда она осознала опасность, все же не помешало ей понять, что тварь стоит на задних лапах, а передними опирается на подоконник. Это означало, что пантера готова напасть, а не просто любопытствует. От ужаса горящие глаза хищника показались женщине еще страшнее, в этом яростном огне ее сила и мужество обращались в пепел. Во взгляде пантеры ей почудился безмолвный вопрос. Ее затрясло крупной дрожью, голова закружилась, колени подогнулись. Тихо-тихо – инстинкты подсказали ей, что резкие движения могут спровоцировать зверя, – женщина опустилась на пол, скорчилась у стены, прикрывая ребенка своим телом. И все это время она не отрывала взгляда от грозящих гибелью горящих глаз. Смертельно перепуганная, она даже не подумала, что вот-вот может вернуться муж, вернуться и спасти их с ребенком. Все ее мысли и чувства уступили место ужасу перед прыжком зверя, толчком его тела, ударом мощных лап, перед представлением, как острые зубы рвут ее горло и терзают дитя. Не шевелясь, в полном безмолвии ждала она исхода. Из мгновений складывались часы, годы, века, и все это время пантера не отводила от нее злобного взгляда.

Вернувшись далеко заполночь с карибу на плече, Чарльз Марлоу толкнул дверь, но она не шелохнулась. Он постучал, но никто не ответил. Тогда он скинул с плеча добычу и пошел вокруг дома к окну. Когда он огибал угол, ему почудились в кустах шорох и тихие шаги, такие тихие, что даже слух опытного охотника едва их уловил. Подойдя к окну, Марлоу удивился, обнаружив его открытым. Он забрался в дом – там было тихо и темно. Ощупью он пробрался к очагу, чиркнул спичкой, зажег свечу и огляделся. В дальнем от окна углу сидела, скорчившись, его жена с ребенком на руках. Он метнулся к ней, но она, быстро вскочив, встретила его громким хохотом, более похожим на лязг цепей, чем на женский смех. Едва помня себя, Марлоу протянул к ней руки, и она, все еще хохоча, отдала ему ребенка. Девочка была мертва – задохнулась в объятьях матери.

IIIВерсия защиты

Вот что случилось той ночью в глухом лесу. Здесь надо сказать, что Айрин Марлоу рассказала Дженнеру Брэдингу далеко не все, поскольку многие обстоятельства трагедии остались неведомы ей самой. Когда она закончила, солнце уже опустилось за горизонт, землей помалу овладевали долгие летние сумерки. Несколько минут Брэдинг молчал, ожидая, что девушка как-то свяжет эту историю со своим отказом, но и она не говорила больше ни слова. Она отвернулась, ее руки, лежавшие на коленях сжимались и разжимались, казалось, помимо ее воли.

– Какая ужасная история… – наконец промолвил Брэдинг. – Но я не все понял. Я знаю, что вы зовете Чарльза Марлоу отцом, знаю, что какое-то большое горе состарило его прежде времени. Во всяком случае, думал, что знаю. Но ведь вы сказали, простите, что вы… будто вы…

– Что я одержима, – закончила за него девушка, по-прежнему глядя в сторону.

– Но, Айрин, вы же сказали… Ради Бога, дорогая, не отворачивайтесь… Вы сказали, что тот ребенок погиб, а не с ума сошел.

– Да, но то был первый ребенок… а я была вторым. Я родилась через три месяца после той ночи. Господь сжалился над моей матерью, и она умерла родами.

Брэдинг ничего не сказал; он был так ошеломлен, что не смог найти подходящих слов. Девушка все смотрела куда-то вдаль. В растерянности он потянулся к ее ладоням, по-прежнему сжимавшимся и разжимавшимся, но тут что-то – он сам не понял, что именно – остановило его. Брэдингу вдруг припомнилось, что и раньше его не тянуло взять ее за руку.

– Возможно ли, – наконец сказала она, – чтобы ребенок, появившийся на свет при таких вот обстоятельствах, был нормальным?

Брэдинг опять ничего не ответил. Его захватила новая мысль, которую ученый назвал бы гипотезой, а сыщик – версией. Она, пожалуй, могла бы пролить свет, хотя и несколько зловещий, на душевное здоровье девушки, в котором он хотел бы быть уверен.