Книга Вестники Времен: Время вестников - Андрей Мартьянов

«Зато нас трое!» – успокоил себя Шимон, вновь входя в образ обеспокоенного законопослушного горожанина и беспрепятственно приближаясь к франку. Тот не заподозрил подвоха, бросив сквозь зубы: «Мы заблудились».

Добрый горожанин пожелал узнать подробности. Выслушав, заохал, сочувственно тряся головой и цокая языком. Выругал самозваного проводника и отвесил тому подзатыльника, вынудив варвара разжать пальцы, сомкнутые мертвой хваткой на ухе жертвы. Освобожденный мальчишка отполз на пару шагов и захныкал, клянясь, что вел господина самой короткой дорогой. Не его вина, что здесь такие узкие и извилистые переулки! Он всего-то хотел заработать пару монет для своей старой голодающей матушки! Вот добрый человек не даст солгать, подтвердит, что владение иоаннитов совсем рядом, рукой подать!

Гиппа охотно подтвердил. Гиппа вызвался сам проводить чужеземца. Однако, наученный горьким опытом, тот потребовал, чтобы ему просто объяснили дорогу. Размахивая руками, Лошадник принялся объяснять, считая на пальцах повороты и исподволь оттесняя франка назад, к невысокому глинобитному забору.

По замыслу столичных мошенников, событиям предстояло развиваться просто и быстро. В нужный миг Скиф перемахивает через забор и сваливается прямо на голову жертве, замороченной разглагольствованиями Лошадника. Общими усилиями они сбивают франка с ног, оглушают, вытаскивают из-за пазухи кошели и уносят ноги. Коли варвару не посчастливится, он отдаст концы прямо здесь. Если же франкский череп окажется достаточно прочным, пусть идет и сколько угодно жалуется городской страже. Стражникам вряд ли симпатичны скандальные иноземцы. Да и как в городе с населением почти в пятьсот тысяч душ разыщешь трех человек?

Так рассуждали почтенный Никифор и его соратники в трудном деле ограбления ближних своих.

Однако вышло все совсем по-иному. За долю мгновения до того, как примерившийся Скиф с дубинкой наизготовку уже был готов ринуться на добычу, белобрысый, словно почуяв опасность, зыркнул через плечо наверх.

Дальнейшее несколько смешалось у Шимона в памяти. Должно быть, из-за сокрушительного пинка в живот. Совершив краткий полет, Лошадник утробно квакнул, приложился затылком о каменный забор и сполз вниз беспорядочной грудой костей. Эпе полоумный чужеземец сломал руку. Парень искренне считал, что легко отделался. Предводителя шайки варвар отлупил ножнами до потери сознания и затолкал вниз головой в каменную бочку, что стояла подле угла дома и служила для сбора текущей с крыши воды. К счастью для Никифора по прозвищу Скиф, бочка была наполнена всего на треть – иначе он бы точно утонул, пребывая притом на суше.

«Лучше бы мы нанялись тюки перетаскивать, – удрученно размышлял Гиппа, охая и даже не пытаясь подняться на ноги. – Тогда бы хоть на ужин заработали. Говорили умные люди: не связывайся с франками, они с рождения Господом обделенные, а оттого злые, как черти…»

* * *

Бывший служитель при столичном Ипподроме ошибался.

Благородный мессир Гай Гисборн был даже злее самого черта.

Путешествие измотало его до предела. Гай всерьез опасался, что до конца жизни не сможет ни толком поесть – свихнувшийся от жестоких приступов морской болезни желудок упорно отвергал все подряд; ни ходить, как подобает человеку – ему по-прежнему казалось, будто он на шаткой палубе, мотающейся во всех направлениях одновременно. Только это могло объяснить доверчивость, проявленную английским рыцарем к посулам местных уроженцев. Никто не спорит, на далеком Альбионе тоже хватает жуликов и мошенников, но там они свои, знакомые, можно сказать, родные по крови…

Прецепторию иоаннитов Гай отыскал самостоятельно (правда, только к наступлению вечера), спрашивая дорогу в лавках поприличнее. Многочисленных уличных доброхотов, прямо-таки изнывавших от стремления помочь богатенькому чужеземцу, встречал очень пристальный и весьма недобрый взгляд. Доброхоты сразу увядали и растворялись в темноте переулков.

Привратник владений Ордена святого Иоанна и явившийся на его зов молчаливый служитель оказались соотечественниками доброй памяти мессира Франческо, попутчика в долгом путешествии по землям Франции и Лангедока. Это обстоятельство почему-то показалось мессиру Гисборну хорошим знаком – как и наличие в странноприимном доме прецептории свободной комнаты. Войдя в свой новый временный дом, Гай рухнул на жалобно скрипнувший топчан, проспав ровно двое суток – от восхода до заката и далее от заката до восхода. В конце концов обеспокоенные служители заявились проверить: случаем, не помер ли постоялец?

Молодость и долгий отдых взяли свое. Проснувшись, Гай ощутил себя здоровым, бодрым и ужасно голодным. А также донельзя озадаченным, удивленным и обескураженным.

Пища в трапезной прецептории оказалась вкусной, но странной: мясо с обилием резких специй, какое-то мелкое белое пшено, густое черное вино с отчетливым привкусом смолы. Трапезная размещалась в полуподвальном помещении, гулком и пропахшим подгорелым маслом, с непривычно плавными очертаниями кирпичных сводов и крохотными полукруглыми оконцами. Мимо проходили люди, загораживая тусклые отсветы зимнего солнца. Жуя, мессир Гисборн наконец сумел толком поразмыслить о событиях прошедших месяцев и расставить их в надлежащем порядке.

«Подумать только, я – в Константинополе!..»

…Первая часть странствия сэра Гисборна – через Лигурийский залив и Тирренское море, от Марселя до сицилийской столицы Мессины – заняла ровно неделю и прошла в совершенном благополучии, несмотря на страхи корабельщиков перед надвигающимся сезоном штормов. 27 октября 1189 года неф «Святая Анна» бросил якорь в мессинской гавани. Сэр Гай в сопровождении двух кряхтевших под тяжестью изрядного груза носильщиков отправился выполнять свой долг.

Приморский город, считанные дни назад принимавший у себя крестоносное воинство, опустел. Седмицу назад корабли объединенных английской и французской армии ушли отсюда, взяв курс к берегам Кипра. Оставил Сицилию и папский двор, во главе с престарелым понтификом вернувшийся обратно в Рим.

Однако мадам Элеонора и дочь ее Иоанна, овдовевшая супруга предыдущего правителя Сицилии, уехать еще не успели. Гай был убежден, что госпожа Элеонора нарочно мешкала с отправлением в родные английские края, дожидаясь на Сицилии известий о победах и поражениях крестоносцев.

Увидеться с мадам Пуату оказалось проще простого: старая дама и ее маленький двор с удобствами расположились в замке Танкреда Сицилийца. К вящему удивлению и скромной гордости мессира Гисборна, госпожа Элеонора его помнила – по имени и в лицо – с тех времен, когда он пребывал при дворе принца Джона.

Однако вид втащенного в покои старой королевы «товара» – четырех сундуков итальянской работы из мореного кедра с бронзовыми украшениями – в кои веки заставил обычно говорливую и бойкую мадам Пуату на некоторое (пусть и весьма краткое время) лишиться дара речи. Вдовствующая королева английская, на середине слова оборвав недоговоренную фразу, уставилась хищно сузившимся глазами на выстроенные рядком сундуки. Гай невольно поежился: кто его знает, вдруг, действуя из лучших побуждений, он нарушил чьи-то далеко идущие планы? У госпожи королевы наверняка имелись собственные замыслы касательно участи архива покойного канцлера Лоншана… А если он все неправильно понял и вместо награды огребет полновесное заслуженное наказание?