Книга Гусар бессмертия - Алексей Волков

И такое непонимание было написано в черноте глаз и в каждой черточке свежего девичьего лица, что юный корнет поневоле покосился на свою ладонь.

Ладонь как ладонь. Ничего в ней не было такого, что могло бы приковать внимание. Никакого тайного или явного знака.

«Не иначе, убьют», – промелькнула в голове шалая мысль.

Смерти Орлов не боялся. Он просто не верил в свою гибель. Да и к лицу ли офицеру бояться какой-то старухи?

Зато захотелось обхватить стройный девичий стан, впиться губами в пухленькие манящие девичьи губы. Ощутить то, что, возможно, уже не удастся отведать.

– Жить ты будешь, барин, долго, – севшим голосом произнесла цыганка. – Так долго, что линия жизни не кончается.

– Как у Жида? – глуповато уточнил Орлов.

Это была единственная история, которую он смутно помнил. Без каких-либо подробностей, больше на уровне сочетания.

Гадалка не поняла смысла.

– Долго жить будешь, барин, – повторила она. – Какая-то находка в один миг подарит тебе другую судьбу. И будет после этого в твоей жизни всякое, и плохое, и хорошее, но хорошего все-таки намного больше.

– А ты в той судьбе будешь, красавица? – Орлов уже пришел в себя.

Ах, какие губки! Так и хочется утолить жажду! А стан!

Он попытался обнять цыганку, но та ловко увернулась и ответила с легким смешком:

– А об этом твои линии ничего не говорят.

– Так, может, твои?

Орлов вновь попытался оказаться рядом, и снова гадалка ловко оказалась чуть в стороне.

И даже не подкрутишь ус. Светлую поросль над губой корнета можно было назвать усиками, но до знаменитой растительности гусаров ей было еще далеко. Да и само лицо было юным – даже покраснело слегка при виде хорошенькой девушки.

С другой стороны к ней шагнул Шуханов с целковым в руке. Глаза поручика были маслянистыми, как у мартовского кота. И непонятно, что хотелось ему больше – узнать про будущее или насладиться настоящим?

Впрочем, будущее темно, а настоящее – вот оно, протяни лишь руку да сумей обнять…

Девушка была явно другого мнения. Серебро ее интересовало гораздо больше гусарских объятий. Рубль, как и первый, протянутый Орловым, вновь незаметно исчез, словно его никогда не было в природе.

– Зачем балуешь, барин? У тебя любовь пылкая есть, – взглянув на руку, объявила гадалка.

Но по ее юному лицу скользнула тень. Скользнула – и исчезла, словно и не было ее никогда. Лишь Кондзеровский заметил это и сделал вывод, что судьба поручика не настолько благоприятна, как у Орлова. В противном случае разговор не касался бы одной любви.

Шуханов не обратил на мимолетную заминку никакого внимания. Он лишь расплылся в самодовольной улыбке. О своем романе с некой молодой помещицей поручик успел рассказать всем в полку. Но это отнюдь не означало, что молодой гусар был готов отказаться от приключения с другой хорошенькой женщиной.

– Ты мне тоже пон'авилась! – с аристократической томностью, привычно грассируя, объявил Шуханов, подобно Орлову (и с тем же успехом) пытаясь воспользоваться моментом.

Гадалка легко переместилась за спину Орлова, и последнему поневоле пришлось прикрыть девушку своим телом.

Поручик не огорчился. День был прекрасен, жизнь – тоже, так стоит ли расстраиваться по пустякам? Напротив, Шуханов только порадовался за товарища. Тут главное, чтобы хоть кому-то повезло.

– Как тебя зовут, красавица? – воспользовался моментом Орлов.

О гадании было забыто. Да и разве это главное? Молодые гусары не слишком верили в предсказания. В их возрасте будущее казалось прекрасным и безоблачным, а любая встреча с женщиной являлась вершиной счастья.

– Зачем тебе, барин? – Гадалка успела отдалиться от алчущих рук корнета.

Что непозволительно с барышней, то допустимо с простой девушкой. Будь то поселянка, мещанка или цыганка.

– Хочу знать, кого благодарить за предсказание и кому пожаловаться на неточность, – улыбнулся Орлов.

Улыбка у корнета была обаятельной. Чистая, лучезарная, искрящаяся добротой, она делала его не слишком красивое округлое лицо заметно привлекательнее. В такие минуты дамы и барышни смотрели на Орлова не отрываясь, а в их ответных взорах появлялся легкий намек на возможное продолжение обмена не только улыбками и взглядами.

Цыганка явно собиралась сказать что-то колкое, но, увидев улыбку, не выдержала:

– Радой зовут.

– Наверное, потому, что ты приносишь радость, – вновь улыбнулся Орлов.

Рук он больше не распускал. Напротив, просто стоял и с восхищением взирал на симпатичное личико. Легкий хмель от вина прошел, и теперь голову кружил вид юной прелестницы.

– Спасибо на добром слове, барин! – Лицо девушки украсила такая улыбка, что сердце корнета дрогнуло.

Орлов надеялся на продолжение беседы, но Рада вдруг легко порхнула в сторону, проскользнула между чинно вышагивающим немецким семейством, обогнула группку идущих солдат и скрылась за ближайшим изгибом улочки.

Гусар попытался было рвануть вслед, но семейство с кучей детей очутилось прямо на его пути, и пройти сквозь него оказалось задачей гораздо более трудной, чем прорвать вражеское каре. Там хоть можно действовать нахрапом, а здесь поневоле приходилось вспоминать правила культурного поведения. Чужая страна, черт ее дери!

И вроде прошло всего несколько мгновений, но время было упущено. Осталось лишь стоять, смотреть, куда скрылось прелестное создание, да вспоминать последний взгляд. Цыганка смотрела так, словно Орлов чем-то выделялся из всех людей. За такой взгляд и жизнь отдать не жалко…

– Позд'авляю, О'лов! Ты ей явно пон'авился! – Шуханов дружески хлопнул младшего товарища по плечу.

– Что с того? – в голосе корнета появилось плохо скрываемое огорчение.

– Ох, всему вас надо учить! – Шуханов посмотрел на майора так, словно был ему ровней не по чину, а по возрасту. Вот, мол, молодежь пошла, не понимает, как надо покорять женские сердца!

– Табор за окраиной, – пояснил Кондзеровский.

Развивать мысль он считал излишним. Основное сказано, зачем же тратить зря слова?

– Сегодня уже в'емени нет, – встрял за него Шуханов. – Ско'о ехать дальше. Зато потом… Не так далеко мы стоим. Несколько часов хо'ошей скачки – и ты здесь. Имя знаешь. Что еще надо? Только поспеши. Несколько дней такой погоды – и г'язь подсохнет.

Распутица не только прервала боевые действия. Она же не давала проводить занятия, и времени у офицеров хватало. В отличие от денег. Как всегда, маркитанты подняли цены, и по всей Пруссии стояла страшная дороговизна.

– Дня через два-три в поход, – вымолвил Кондзеровский. И уже в качестве вывода добавил: – Шалишь! Надо возвращаться. Пока доберемся…