Книга Сказки зимнего перекрестка - Наталия Ипатова

Марк повесил на плечо свернутый в кольцо бич.

— Вряд ли. Во всяком случае, не думаю, чтобы это было серьезно. Я надеюсь, у них хватит ума признать мою причину уважительной.

— И еще одно, — нерешительно начала Агнес, болезненно ощущая ногами все неровности земли. — Далеко ли до деревни?

— Один я добрался бы за два часа. Но я довольно быстро хожу.

Она сокрушенно вздохнула.

— Со мною вы и к вечеру не доберетесь.

Увидев непонимание на его лице, она до ушей залилась краской, двумя пальчиками приподняла подол и пошевелила пальцами в изодранных чулках. И подняла глаза лишь на звук разрываемой ткани.

— Присядьте, прошу вас.

— О Господи, — растерянно сказала Агнес. — Зачем вы так?

Не говоря ни слова более, он опустился на колени у ее ног и ловко обвязал их обрывками своей располосованной рубахи. Единственное, о чем она жалела сейчас, так это о том, что она — не владетельная королева. Она сделала бы для него… все! Без рубахи он казался еще тоньше, лопатки выступали как зачатки крыльев, и выявилась сейчас в нем редкая грация и безукоризненная красота, от какой Агнес едва отвела глаза, борясь с невыносимым желанием таращиться на него еще и еще… что было бы неделикатно и выставило бы ее полной дурой. И еще одно отметила она и отложила в памяти. На Марке не было креста. Никакого, даже дешевенького, плохонького. И судя по всему, он не замечал нехватки.

Беседуя о том и сем, они спускались по каменистой тропке к разбредшимся без присмотра овцам, и когда оказались среди них, Марк жестом попросил ее присесть на камень и обождать.

— Сейчас посчитаемся, — сказал он с улыбкой в уголке губ и обернулся к своим подопечным. Ей оставалось только диву даваться на то, что тут стало происходить. Он просто стоял лицом к стаду, не шевелясь и не произнося вслух ни слова, однако курчавые твари, бывшие доселе и впредь живым воплощением бестолковости, кинулись к нему со всех ног, как собаки к хозяину или малые дети к родителю. Однако, коротко поразмыслив, Агнес решила, что все с нею произошедшее уже давно миновало околицу разумных пределов и теперь бодро топает по пыльной дороге сказки. Начиная примерно с того момента, когда швопс тяпнул Марка за ногу… а тот взял и не умер. Впрочем, сейчас Агнес не была уверена в том, что эта пикантная и необъяснимая подробность ей не привиделась, не примерещилась или даже попросту не приснилась. Она отрешенно наблюдала, как черные, белые и пятнистые блеющие создания, годные лишь на шубу и рагу, выстраиваются в «коробочку» по четыре в ряд, по три — в колонну, как солдатики, а Марк с видом полководца отсчитывает дефилирующие мимо дюжины.

— Эй, — озабоченно сказал он вслух, — а где опять пегая Пожоба? Кто-нибудь ее видел?

Ей-богу, Агнес показалось, будто овцы пожали плечами и запереглядывались. Некоторое весьма недолгое время Марк рыскал взглядом по облетевшим кустам, потом устремился вперед и слегка влево, мелькнул несколько раз среди замшелых, скрытых вереском камней, исчез и вскоре вновь появился на тропе, неся на руках жалобно поблеивающую пятнистую овечку.

— Такая же бестолочь, как ее хозяин, — сокрушенно сказал Марк, кладя животное к ногам Агнес. — С нею одной всегда хлопот больше, чем со всем прочим стадом. Вечно она то теряется, то отстает, то болеет, то не ест… Совершенно не способна о себе позаботиться. Нате пожалуйста, теперь мы ногу надумали сломать. Стоило бы однажды не потрафить ее капризу… но ведь пропадет, дуреха.

Овца смотрела ему в глаза укоризненным взглядом покинутой красавицы. Было совершенно очевидно, что ее придется тащить на руках. Марк и это принял безропотно. Кляня чертову избалованную тварь, Агнес мстительно думала о шашлыках и бараньих боках, запеченных на угольях прямо здесь, на месте, однако у нее были веские основания подозревать, что Марк не одобрил бы эту идею.

Потом они шли пустошью и лесом, по колено в кишащих овцах, которым почему-то и в голову не приходило разбежаться или отстать по каким-то своим овечьим делам. Марк нес в охапке овечку Пожоба, и в этом Агнес видела лишь одну хорошую сторону: в обнимку с нею ему было теплее.

Однако чем ближе, по расчетам Агнес, они подходили к деревне, чем сильнее манило ее вперед ее собственное, фигурально выражаясь, чувство стойла, чем резвее спешили по тропинке ее ноги, тем мельче и неохотнее делался шаг ее спутника. На выразительном лице его Агнес угадывала неприязнь, которую могла объяснить только нежеланием встречаться с людьми. Неприязнь, которой и следа не было, когда они сидели вдвоем на горбушке мира.

Она поняла ее причину, когда, завидев их в окна, на улицу повысыпали хозяева, в особенности же — хозяйки пропавших овец. Никто и поинтересоваться не подумал: может, что случилось ввечеру? Смерд, сносящий оскорбления, насмешки и несправедливость сеньоров безропотно опустив глаза, так странно и отвратительно преображается, когда находится кто-то, кого он сам может оскорбить или унизить. Они бесились вокруг и ненавидели его за одно то, что он шел меж ними, как отрекшийся монарх, и обращал на них внимания не больше, чем на лай трусливой своры. Чернь не прощает не подкрепленного силой высокомерия, и впечатление было такое, будто их окатывают помоями из каждого палисадника. Их. Потому что кто-то, заприметив ее, не преминул и в ее направлении выплеснуть лохань зловонной грязи, сходившей здесь за юмор. Схватив Марка за руку, чтобы зримо утвердить меж ними общность и то, что теперь он находится под ее защитой, Агнес всем корпусом развернулась к толпе. Получилось внушительно.

— Слушайте, вы! — рявкнула она. — Я — дочь герцога д’Орбуа, и этот человек дважды спас мне жизнь. В моих глазах он стоит больше, чем вся навозная куча, в которой вы копошитесь. Или я ошибаюсь, или вам давненько не приходилось платить за непочтение?

Это был единственно верный ход. Взять их можно было только на отчаянный блеф. Они смирели, когда на них поднимали голос и топали ногой. Предполагалось, что тот, кто так делает, имеет на это право. А кроме того, житейский опыт подсказывал, что за обиду, причиненную герцогской дочке, настоящую или мнимую, сенешаль замка д’Орбуа с отрядом кнехтов не поморщившись спалит деревушку. Молчание распространялось по мере того, как передние передавали напиравшим задним ее слова.

— Овцы ваши целы, — сказал Марк в наступившей тишине. — Кроме этой.

Он опустил свою ношу у ног. Малорослый коротышка Пожоб, веснушчатый и бледный, с лицом как из сырого теста, всплеснул руками и запричитал, кляня недогляд пастуха. Марк скрестил на груди руки и стоял опустив глаза. Где, скажите на милость, вы видали смерда со скрещенными на груди руками? Это поза королей. Терпел, поняла Агнес. Еле терпел. Судя по впечатлениям минувшей ночи, этого Пожоба он шутя вбил бы в землю по пояс.

— Я виноват, — сказал он. — Однако, как мне кажется, девушка дороже овцы.

— Да, — резонно возразил Пожоб, — но дочка-то герцогова, а овца — моя!

— Ее можно выходить, — решительно вмешалась Агнес, — если кормить травой из рук, как кролика. Ножка срастется.