Книга Слезы Марии-Антуанетты - Жюльетта Бенцони

Кроуфорд был рослым массивным человеком, у которого фигура и голова как будто принадлежали к разным историческим эпохам. Великолепно сшитый и, несомненно, английский костюм вполне соотносился с XX веком, а седеющие волосы, обрамлявшие большую лысину и спадавшие на ворот пиджака, крупный нос и живые глаза за стеклами маленьких круглых очков в золотой оправе придавали ему явное сходство с Бенджамином Франклином[23]. Такой контраст нисколько не смущал Кроуфорда, напротив, он это подчеркивал и уверял даже, что трость с золотым набалдашником, необходимая ему из-за легкой хромоты, когда-то принадлежала отцу громоотвода, с которым он находится в отдаленном родстве.

Увидев рядом с собой Альдо, он взглянул на него поверх очков, улыбнувшись одними губами.

— Странная история, не находите? Не выпить ли нам чего-нибудь покрепче, чтобы прийти в себя?

— Почему бы и нет? В этом желании мы не одиноки…

Действительно, многие жаждущие, на короткое время забыв о буфете, поспешили вспомнить о нем. Жиль Вобрен в числе первых раздобыл бокал шампанского и теперь бережно отпаивал свою даму сердца.

Кроуфорд и Альдо едва успели опрокинуть по стаканчику, как за ними явился полицейский: на место преступления только что прибыл комиссар Лемерсье, который желал видеть всех свидетелей драмы.

— Вы здесь присутствовали, — громко заявил он. — Следовательно, не может быть, чтобы никто ничего не видел. Особенно те, кто находился рядом с несчастной жертвой. Поэтому я и мои инспекторы допросим вас поочередно, чтобы сравнить ваши показания. Это займет некоторое время, за что я прошу у вас извинения, но обойтись без этого невозможно!

Никаких возражений не последовало. Шеф версальской полиции был круглым, как шар, и с котелком на голове, что придавало ему некоторое сходство с грушей. Он был энергичен, хотя находился в дурном настроении. Поговорив всего несколько минут с премьер-министром и американским послом, он отпустил их и заявил, что ему нужны члены комитета, которые должны подняться вместе с ним в Трианон, где их допросят при закрытых дверях, чтобы никто не мешал.

Пока все возвращались к маленькому дворцу, Мари-Анжелин подобралась к Альдо и повисла на его руке с блаженной улыбкой, совершенно неуместной в данных обстоятельствах.

—Убийство! Здесь, в Версале! — весело проговорила она. — Разве это не потрясающе?

— Счастье еще, что вы не сказали «чудесно»! Неужели вам не совестно, Мари-Анжелин?

Она сморщила свой длинный нос, одновременно придерживая на завитых волосах, делавших ее похожей на барашка, соломенную шляпку, которая едва не съехала под порывом ветра.

— Вовсе нет! Я предчувствую, что нас ждет одно из наших любимых приключений!

— Говорите уж лучше «ваших». И я не вижу ничего романтичного в убийстве довольно пожилого человека, который, весьма возможно, решил просто полюбоваться на дворец.

— Ничего романтичного? А черная маска, которую комиссар положил в карман, что вы об этом скажете? Я уверена, на обороте что-то написано.

Хуже всего было то, что она, похоже, говорила правду, и Морозини сам об этом задумывался. Одаренная богатым воображением, всегда готовым воспламениться, План-Крепен, как называла ее маркиза де Соммьер, всего лишь высказывала вслух его собственные мысли. Разве не он несколько минут назад инстинктивно протянул руку к маскарадному атрибуту, появившемуся столь драматическим образом? Насколько он мог судить, жертвой оказался человек ничем не примечательный, одетый вполне прилично, чтобы не слишком выделяться в столь элегантном обществе, но без каких-либо знаков отличия. Обычная комплекция, заурядная и, пожалуй, неблагородная внешность, никаких ленточек в петлице… Кто это мог быть?

Альдо быстро понял, что на комиссара Лемерсье в разгадке тайны рассчитывать не стоит — с посторонними лицами тот не поделится никакой информацией. Полицейский с холодной вежливостью задавал краткие четкие вопросы различным членам комитета, и это было в некотором роде подвигом, потому что все порывались заговорить одновременно, правда, без видимой пользы. Никто не видел момента убийства.

— Людей было великое множество, — пояснил Морозини, когда очередь дошла до него, — и на подступах к буфету даже возникла давка. Этим и воспользовался преступник. Какое-то мгновение тело, видимо, оставалось на ногах, поскольку его невольно поддерживали другие присутствующие. — Как случилось, что произошел подобный наплыв публики? Любая выставка такого рода, особенно в Версале, предназначена только для… элиты.

Последнее слово комиссар произнес с презрительной гримасой. Очевидно, он разделял левые идеи… или досадовал на то, что не получил приглашения. Это была явная ошибка устроителей, ведь к его услугам пришлось прибегнуть еще до открытия выставки. Возможно, существовала даже какая-то связь между безумным скоплением народа и тем фактом, что шеф версальской полиции отсутствовал на этом мероприятии. Впрочем, комиссар требовал ответа.

— Комитет разослал триста сорок приглашений, — сказал Альдо. — Но, похоже, в типографии напечатали больше…

— Что это за типография?

Пояснения дал Жиль Вобрен: типография принадлежит господину Кроуфорду.

— Я поговорю с ним, — произнес Лемерсье. — Однако вернемся к вам, — добавил он, с явным раздражением повернувшись к Альдо. — Если я правильно понял, здесь выставлены и ваши драгоценности?

— Да, совершенно верно! Наверху находится пара алмазных подвесок из моей личной коллекции.

— И вы к тому же… венецианец?

Еще один вопрос, который не слишком понравился Альдо, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить миролюбивым тоном:

— Это так. Вас что-то не устраивает?

— Может быть, некая аналогия… У вас ведь это в большом ходу? — спросил Лемерсье, вынув из кармана маску.

— Во время карнавала — безусловно, но не в повседневной жизни. Мы нормальные люди, комиссар. Могу я взглянуть на нее?

— Разумеется, нет! Это важная улика. Стало быть, вы… коллекционируете драгоценности? Это требует больших средств…

О! Морозини обладал весьма чувствительным слухом и прекрасно уловил сильное раздражение, сквозившее в голосе шефа версальской полиции, но ответить не успел: Мари-Анжелин, чьи предки совершали Крестовые походы, всегда держала наготове горячего скакуна, чтобы броситься на помощь тем, кого любила. И она без промедления вскочила в седло:

— Мой кузен — самый известный в Европе эксперт по историческим украшениям…

— И не только в Европе, — вставил Вобрен. — Нет ничего странного в том, что у него есть своя коллекция. Следовало бы удивляться, если бы ее не было…

Полицейский скривил рот, что означало у него улыбку, в которой, однако, не было и тени любезности.

— Что ж, вас тут, кажется, очень ценят, месье! Напомните мне ваше имя?

— Морозини!— Именно так! Если вы позволите, я хотел бы взглянуть на драгоценности. В частности, на те, что принадлежат вам. Как вы их назвали?