Книга Я сделаю это для тебя - Тьерри Коэн

— Элизабет! — представилась она и протянула руку.

— Даниель, — ответил я, схватил Бетти в охапку и притянул к себе.

— Вы торопитесь, — шепнула она, когда мы оказались лицом к лицу друг с другом.

— Проблема в том, что я не знаю, как себя с вами вести: впервые в жизни знакомлюсь с Элизабет, хотя Бетти встречал — и не одну.

— А знаете, я терпеть не могу свое имя, — доверительным тоном сообщила она. — Бетти? Мне нравится!

Она со мной кокетничала.

— И я впервые выкаю девушке, которая мне нравится, — признался я. — У нас мало общего, но нас друг к другу… тянет.

— Какое самомнение! Вы всегда так прямолинейны?

— Частенько. Но тут особый случай. Если не скажу, что чувствую, упущу свой шанс: как только вечер закончится, вы вернетесь в свой мир, к вашим друзьям и забудете обо мне.

— Кто знает? — рассмеялась она.

Ее вопрос прозвучал как обещание.

* * *

— Алло, кто говорит?

Его голос нисколько не изменился, как будто время над ним не властно, я словно наяву вижу его лицо, каким оно было двадцать лет назад.

— Соломон?

— Кто его спрашивает?

— Даниель.

— Думаю, вы ошиблись.

Узнаю осторожного пройдоху.

В трубке тишина. Он хочет услышать «пароль».

— Даниель Леман… Квартал Ле-Тотем.

Я угадываю его удивление по короткой паузе, которая на мгновение сближает нас.

— Привет, Дани. Сколько лет… Откуда у тебя мой номер?

Соломон не был бы Соломоном, не задай он этот вопрос.

— Мне нужно с тобой увидеться.

Он отвечает не сразу:

— Я знаю, что случилось, Дани.

Соломон понял, зачем я звоню.

Я вешаю трубку: встреча назначена. Нервное напряжение, обручами сжимавшее тело, ослабевает. Мне стало немного легче.

Я наконец начинаю действовать.

* * *

— Папа, смотри!

Он делает несколько танцевальных па. Нечто среднее между джерком и хип-хопом.

Мой сын очень способный. Я всегда поражался тому, как он владеет телом. Любые физические упражнения и усилия были ему по плечу. Помню, как он впервые сел на двухколесный велосипед и сразу поехал — сам, без посторонней помощи. Решил — и сделал. А еще он элегантен от природы. Каждая его поза выглядит выверенной, отработанной.

— Кто научил тебя танцевать?

Он молча опускается на стул.

— Как-то раз, три или четыре года назад, ты спросил, каким спортом мы хотели бы заниматься.

— Помню, я задавал вам этот вопрос каждый год, в сентябре.

Он кивает.

— Ты ответил — футболом, как и твой брат.

— Да, правда.

Он пожимает плечами:

— Я боялся разочаровать тебя. На самом деле я хотел учиться танцевать.

Я потрясен его признанием.

— Нужно было сказать!

— А ты бы согласился?

— Конечно! Сам знаешь, я не фанат футбола, даже не смотрю матчи по телевизору! Разве что самые важные встречи.

Он на мгновение задумывается.

— Забавно… Иногда такого себе напридумаешь… Я думал, ты надо мной посмеешься: парень — и вдруг танцы! Вообще-то я не собирался заниматься классическим балетом, мне больше нравился хип-хоп… но так и не решился признаться.

Мы молчим. Он сидит, прислонившись спиной к стене дома.

— Ты пишешь, папа?

Я вздрагиваю.

— О чем ты?

— Ты ведь всегда мечтал быть литератором.

Он поднимает глаза и отвечает на мое немое изумление:

— Я знаю некоторые вещи — непонятно откуда. Мне известно, что ты хотел стать писателем.

— Да нет, я просто хотел писать.

— Так почему никогда не пытался?

Я вспоминаю самое начало нашей с Бетти совместной жизни: мы в моей комнате, ужасно хочется есть, но я не могу оторваться от книги и воображаю, как однажды возьмусь за перо и положу на бумагу историю. Мою историю.

— Я было начал. Написал… всякие глупости. Но мне нужно было работать, зарабатывать на жизнь. Вышло так, что я потерял ее в груде дел. Вот так. Время проходит, унося с собой наши мечты. Наверное, я просто не мог рассказать ничего интересного. Только страдания делают человека настоящим писателем.

— А теперь?

Не уверен, что понимаю точный смысл его вопроса. Не дождавшись ответа, он продолжает:

— Мне очень нравились твои истории. Ты рассказывал их мне перед сном и в машине, когда мы отправлялись на каникулы.

— Придумывал не я, а мы вместе.

— Да, конечно, ты начинал, а мы должны были продолжить. Маме это нравилось. Она никогда ничего не могла придумать. Помнишь, как мы смеялись? Особенно в конце, когда получалось бог знает что!

Мне кажется, что голос Жерома доносится откуда-то издалека. Так бывает в горячечных снах, в которых чередуются отрывистые звуки и смутные образы. Я осознаю странность ситуации. Почему он рядом? Почему время от времени приходит на закате поговорить со мной? И почему я никогда не удивляюсь его появлению?

Значит, жестокие, бесчеловечные события вытолкнули меня за пределы жизни. Я больше не от мира сего. Случилось невозможное, разметав в клочья основу, на которой я выстроил логику своего существования. И слова — носители образов, ценностей, смыслов — начинают размываться. Возможно, однажды они снова обретут форму, но уж точно не в тех местах, куда я их поставил.

Не знаю, угадал Жером мои мысли или нет, но он встал:

— Ложись спать, папа. Тебе завтра на работу.

Я улыбаюсь:

— Ты же не запретишь мне бодрствовать?

Он улыбается в ответ:

— Мне иногда кажется, что мы поменялись ролями. И это я должен тебя защищать.

Я содрогаюсь:

— Защищать меня? Но от чего?

— Иди в дом и возьми книгу, — вместо ответа говорит он. — Я давно не видел, чтобы ты читал. А ведь писателям положено читать.

Он машет мне рукой и исчезает. Еще мгновение я чувствую его присутствие рядом с собой и пытаюсь во что бы то ни стало наполнить им душу.

Когда я решаюсь вернуться в дом, свет в гостиной уже не горит. Бетти отправилась спать.

Я продвигаюсь на ощупь, ищу светильник. Натыкаюсь левой рукой на край столика, касаюсь какого-то предмета и едва не роняю тяжелую лампу. Зажигаю свет и вижу книгу. Джон Фанте, «Спроси у пыли». Мое первое потрясение от чтения.