Книга Никого нельзя обижать! Семестр І - Yelis

обосновать. Но причём тогда американская больничная палата и то, что в ней происходило? Не отправили бы обычного советского паренька из совсем небогатой советской же семьи на лечение в капиталистические Соединённые Штаты Америки. Родственников у нас там как не было, так и нет (или мне о них никто не сообщил). Как и их зелёной национальной валюты на книжке Сбербанка СССР (не рублями же оплачивалось буржуйское лечение, да и лечение ли то было вообще?). И не правительству Союза Советских Социалистических Республик озабочиваться здоровьем простого школьника, пусть даже почти выпускника-десятиклассника. По крайней мере, я о таком никогда раньше не слышал».

«Ничего не понимаю. Ну и фиг с ним!» — решил я особо не напрягать свои пока ещё сонные, несмотря ни на что, мозги, и мои руки продолжили монотонные движения, под которые в голове начала всплывать давно когда-то слышанная музыка.

А потом и слова старой песни, постепенно начавшей повышать моё невысокое с момента пробуждения настроение, присоседились к проигрываемой в голове мелодии:

"Закаляйся, если хочешь быть здоров,

Постарайся позабыть про докторов,

Водой холодной обливайся,

Если хочешь быть здоров.«10

10. Песня из кинофильма «Первая перчатка» (1946 г.). Музыка: Василий Соловьёв-Седой. Слова: Василий Лебедев-Кумач. Исполнитель: Владимир Володин.

Эту весёлую песенку, знакомую, наверное, всем советским школьникам, а скорее всего и их родителям, а также дедушкам и бабушкам, я уже вовсю напевал, умываясь такой же холодной водой и застилая потом свою уютную кроватку, стоящую в углу рядом с распахнутым окошком моей небольшой, но такой уютной комнатки.

Окно, полностью защищённое мелкой ячеистой сеткой от несанкционированного проникновения вредной комариной и прочей пакости, обласкало меня лучами не по-осеннему тёплой и яркой звезды по имени Солнце, явно одобряющей наблюдаемые им старания.

Мой ПИКом или по-простому ком, каждое утро поднимающий меня на ноги звучанием забавного рингтона, лежал на соседнем с кроватью столе, занявшем, в результате небольшой перестановки, место стоящей там ранее тумбы.

Будильник, выставленный в персональном идентификаторе-коммуникаторе, в котором спряталось удостоверение моей выдающейся личности, обиженно сигнализировал о том, что он трижды, с интервалом в одну минуту, честно старался выполнить возложенные на него хозяином обязанности. Но, поскольку этот бессовестный индивидуум почему-то проигнорировал все приложенные усилия, то он полностью снимает с себя всю дальнейшую ответственность за всё-всё-всё и ещё немножечко сверху.

Движением пальца успокоив ПИКом, я в очередной раз пропел первый куплет заводной песенки из старого чёрно-белого советского кинофильма, который я вместе с родителями смотрел когда-то по цветному телевизору. Давно это было — более ста лет назад (если сейчас вокруг всё-таки настоящая реальность). Может именно из-за дальности лет только эти слова, словно заевшая граммофонная или патефонная пластинка, раз за разом прокручивались моими мозгами и озвучивались языком, пока я одевался и выбегал со второго этажа на улицу для выполнения своей привычной утренней зарядки.

Как обычно, она должна была состоять из нескольких кругов пробежки по большому кольцу забетонированных парковых дорожек, тянувшихся практически вдоль всего ограждающего Воронцовский парк забора. А после них — комплекса физических упражнений на гимназической спортивной площадке, расположенной в том же парке, рядом с одним из его живописных прудов.

Новый ослепительный солнечный привет прилетел к моим не успевшим прищуриться глазам при резком переходе из полутёмной лестничной площадки первого этажа к раскрывшимся передо мною преимущественно ещё зелёным просторам, обильно уже разбавленным желтизной и даже краснотой. Как-то резко произошла смена цветовой окраски колышущихся вокруг всех зданий гимназии вековых деревьев. А ведь только неделю назад кроны парковых великанов едва-едва приступили к смене палитры своей листвы.

Полученный зрительный эффект усилился утренним свежим воздухом, бодрящим прохладным глотком ворвавшимся в мои настраивающиеся на предстоящий бег лёгкие.

Резонанс этих двух событий, скорее всего, и привёл в относительный порядок не до конца ещё проснувшуюся голову, так как именно с первым шагом за автоматически закрывающуюся за спиной дверь мне вспомнился второй, услышанный много лет назад куплет, сразу же составивший компанию первому:

«Нам полезней

Солнце, воздух и вода

От болезней

Помогают нам всегда

От всех болезней нам полезней

Солнце воздух и вода!»

А вот остальные куплеты песни вспоминаться никак не желали. На и ладно, не сильно-то и хотелось. Мне, для задания ритма бега, хватит и этих двух. Хотя если подходить строго, то куплетов в песне, прозвучавшей в кинофильме, если мне не изменяет память, и было всего два. Это в стихотворении Лебедева-Кумача их несколько больше.

Сегодняшнее необычное, мутное состояние моей головы объясняется не только посетившими меня под утро неприятными, мягко говоря, видениями. Уже несколько дней, а точнее ночей, после моей «шалости» со сторожкой, хорошо выспаться мешали ещё какие-то тревожные звуки, большую часть ночи достающие меня через открытое для доступа свежего воздуха окно. С наступлением вечерней темноты бессовестные кто-то начинали сверлить, стучать, пилить, жужжать и рычать и ещё непонятно что делать, терзая всем этим непотребством мой обострившийся полгода назад слух. Даже окно закрывать приходилось, чтобы раздражённое всем этим сознание успокаивалось и засыпало.

Не подумайте, что я страдаю клаустрофобией. Совсем нет! Просто нравится мне спать с открытым окном и всё! Блажь у меня такая. И потеешь при этом меньше, и испорченный невзначай воздух улетучивается быстрее. Благо тёплая погода способствует осуществлению моего каприза. И не надо кривить свои большие носы или маленькие носики — во сне указанный процесс никто и ни как контролировать не умеет.

Из окна неведомых шумных «редисок» не было видно ни с льющимся с потолка ярким светом, ни без него, ни с подсветкой новой приобретённой настольной лампой. Да и само окно, выходящее на глухую часть Воронцовского парка, не давало возможности что-то из него особо разглядеть. Лишь неясные тёмные тени мелькали где-то среди деревьев. И то, если они мне не примерещились. Ведь ни ночного, ни орлиного зрения, в отличие от слуха, у меня не образовалось.

Интереснее другое. Стоило мне, спустившись по лестнице, открыть входную дверь, чтобы выйти на улицу, как я ни разу не смог расслышать посторонние звуки, мешающие моему спокойному засыпанию в комнате наверху. И смелые вылазки в глубину парка к обнаружению нарушителей ночной тишины ни разу не привели.

А реакция патрульных, сначала нервно хватающихся за свои пистолеты, а потом, после идентификации моей физиономии в лучах фонариков, успокаивающихся и, что-то раздражённо бурча, спокойно продолжающих обход территории, говорила о том, что нарушителем ночного порядка был как раз я.

Так что спал я в лучшем случае по нескольку часов за последние ночи. И, естественно,