Книга Щепа и судьба - Вячеслав Юрьевич Софронов

имели каждая по нескольку тетрадок с рецептами разных блюд, туда же вклеивались вырезки из журнала «Работница», а то и испещренные чьим-то незнакомым почерком краткие сведения о количестве необходимых продуктов и других ингредиентов. Выпивали мало, и уже после первой рюмки какая-нибудь из наиболее голосистых женщин заводила популярную песню, остальные подхватывали, в то время, как мужчины сдержанно подпевали, потому как у большинства из них музыкальные данные были далеки от совершенства. В теплую погоду мужчины шли на лавочку, под старую березу, где курили, обсуждали какие-то новости, но мне это было малоинтересно, а потому старался побыстрей убежать на улицу, где уже вовсю шла игра в футбол.

Когда я уже подрос, то мама часто просила прийти встретить ее, поскольку автобусы ходили редко, а Тобольск испокон века считался городом неспокойным с давними бандитскими традициями. Часто, по весне, она брала меня с собой отнести какие-то срочные распоряжения на земснаряд, как звалось специальное судно по углублению русла реки. К нему от самого берега были проложены большого диаметра трубы, через которые и прокачивалась размытая песчаная смесь, а сверху на них были закреплены поручни и ограждения из тонкого каната, в темное время зажигались красные фонарики, что делало это сооружение похожим на большую светящуюся гусеницу, вздымаемую легкой речной волной. Я пытался быстрее пробежать по этому плавучему настилу, словно какое-то морское чудовище подстерегало меня в глубине и готово было в любой момент схватить и утянуть за собой в пучину.

Когда случалось зайти к маме на работу днем, то обычно слышал ее громкий голос из небольшой комнатки, где стояла мощная рация для связи с судами, которые были разбросаны по всему Обь-Иртышскому бассейну вплоть до Ямала. Мама передавала по радиосвязи какие-то параметры, показатели, приказы, принимала ответные данные. Одним словом, на ней была связь со всеми флотскими коллективами, и потому не помню, чтоб она хоть раз брала больничный, считая, что без нее все производство не иначе как остановится.

Нет, у отца на работе в институте было куда интересней. И само дореволюционное здание с огромными окнами, высоченными, как в аристократических дворцах, потолками, дверьми высотой чуть не в два человеческих роста, все это внушало почтение, некую робость, желание подтянуться, не прыгать через две ступеньки, а идти чинно и благородно. А главное — это десятки, если не сотни самых различных приборов, стоящих в лабораторных помещениях в старинных застекленных шкафах, а еще и на полках, тянущихся до самого потолка, а многие из них прямо на столах, где их проверяли, а то и ремонтировали, готовя к проведению лабораторных работ. Именно мой отец заведовал всей измерительной и учебной техникой, имеющейся в институте, и отвечал за ее исправность.

Когда я уже сам работал в том же учебном заведении, то меня разыскал по телефону его бывший коллега-сослуживец, профессор почтенного возраста из Томска, который, спеша и захлебываясь, сбиваясь на детали и мелкие факты, поведал мне, как они с моим папой буквально с нуля в послевоенные годы воссоздали институтские лаборатории, что позволило в дальнейшем открыть отделение физики.

Самое интересное, что, будучи студентом физмата, собирал различные схемы, используя эти самые приборы. Оказалось, что мой отец вместе с тем томским профессором собрали их по пустующим зданиям различных институтов, размещенных в Тобольске в годы войны, а потом вернувшихся в родные края, оставив те приборы на сибирской земле. И еще любопытный факт: папу взяли на ответственную должность в институт сразу после его отсидки в местной тюрьме. Предполагаю, что он был реабилитирован, но точных сведений на этот счет не имею.

Как и все тоболяки, папа частенько выбирался на рыбалку. У него был целый набор блесен, и он, даже не спросив на то разрешения у бабушки, использовал для этих целей несколько серебряных ложек, доставшихся ей от родителей. Помню, как она переживала на этот счет, но исправить что-то было уже невозможно.

Несколько раз папа брал меня с собой. Для этого нужно было вставать еще до восхода солнца, потом мы шли на берег Иртыша, окутанные холодным и влажным речным туманом, мимо мрачного здания тюрьмы, где на нас с высоты бдительно поглядывали охранники из своих будок, возвышавшихся над красными кирпичными стенами, и лишь потом спускались по крутоярью к реке. На воде покачивалось огромное количество неошкуренных бревен, связанных меж собой в плоты, которые затем на буксире доставляли на лесопилки. По плавающим в воде бревнам нужно было пройти до самого их краешка, откуда и следовало забрасывать удочки. Отец заранее предупредил меня, что некоторые из бревен могут быть не закреплены, а потому ступать на каждое из них следует с опаской, проверяя их ногой, чтоб не уйти с головой под плоты.

И вдруг меня не на шутку обуял страх (было мне тогда лет 7 или 8), и я шел след вслед за папой, а он намеренно или нет шагал широко, размашисто и в мою сторону даже не оглядывался. Но все же, пусть с большим опозданием, но до края бревенчатого массива я добрался весь дрожа и проклиная себя, что согласился на эту рыбалку. Обратно уже шел смелее, легко определяя, какое бревно плавает ниже других, значит, ступать на него не стоит, провалишься.

То был мой первый урок мужества, когда не сбежал, не устроил истерики, а сумел преодолеть захлестнувшее меня чувство страха. И потом, в молодые годы, старался, как и тогда, в детстве, идти наперекор этому сковывающему движения и парализующему тебя чувству, пока совсем не изжил его из себя.

Папа еще отличался хорошим чувством юмора, что, на мой взгляд, вообще-то свойственно любым сибирякам. Он мог так «подколоть» собеседника одной-единственной фразой, что тот в ответ лишь хмыкал и не знал, что ответить. Помню, что как-то ранней весной заскочил к нему на работу в институт и, поскольку, как всегда, бежал бегом, распарился, снял шапку и вытер пот со лба, произнес: «Ой, жарко-то как…» В ответ услышал: «Да, вижу, жарко, аж под носом каплет». Ну что тут ответишь, если действительно так оно и было. Капало!

Вспоминается анекдот-загадка, как-то заданная им мне: «Отгадай, что это — вокруг вода, а в середине закон». Естественно, ответа я не знал. Тогда папа с серьезным видом пояснил: «Прокурор ванну принимает». И тут же следом последовала похожая загадка: «А вот когда вокруг закон, а внутри вода? Что скажешь?». И тут я почесал в затылке, не находя ответа. «Прокурору клизму ставят», — с улыбкой ответил отец и ушел в другую комнату, оставив