Книга Женская война - Александр Дюма

День, казалось, нарочно продлился, чтобы осветить эту сцену, ибо последние лучи солнца, вырвавшись из темных облаков, что порою так живописно тянутся до самого горизонта, внезапно зажглись тысячей рубинов в окнах хорошенького домика, стоявшего шагах в ста от реки. Без этого юноша не заметил бы его, потому что домик был прикрыт густыми ветвями деревьев. Яркий свет помог заметить, что взгляды наблюдателей постоянно обращались или к въезду в селение, или к домику с блестевшими стеклами. Серые плащи оказывали особенное уважение белому перу и, разговаривая с ним, снимали шляпы. Одно из освещенных окон в этот момент растворилось: показалась дама, выглянула, словно ожидая кого-то, и тотчас исчезла, боясь, чтобы ее не заметили.

Когда она скрылась, солнце опустилось за гору и нижний этаж домика погрузился в темноту. Солнечные лучи, мало-помалу перестав освещать окна, поднялись на черепичную крышу и наконец исчезли, блеснув в последний раз на золоченых стрелах флюгера.

Для умного человека во всей этой сцене было достаточно деталей, чтобы построить много весьма вероятных догадок.

По-видимому, эти вооруженные люди следили за домиком, в котором показывалась дама. Еще вероятнее, что дама и эти люди, хотя и с разными намерениями, ждали одного и того же человека. Возможно также, что ожидаемый гость должен проехать через селение и, стало быть, мимо гостиницы, которая стоит у самой дороги. Наконец, скорее всего, человек с белым пером — начальник серых плащей. По горячности, с которой он приподнимался на стременах, чтобы видеть как можно дальше, естественно было догадаться, что он ревнив и сторожит добычу именно для себя.

В ту минуту как наш юноша завершал в уме эту цепь рассуждений, следовавших друг за другом, дверь растворилась и вошел метр Бискарро.

— Любезный хозяин, — сказал юноша, не дав времени трактирщику объяснить причину своего визита, — пожалуйте сюда и скажите мне, если только можете отвечать на вопрос мой: кому принадлежит домик, который белеет там, между тополями и смоковницами?

Трактирщик посмотрел по направлению указательного пальца юноши и почесал затылок.

— Эх, он принадлежит то одному, то другому, — сказал он с улыбкой, стараясь придать ей как можно более выразительности. — Он может принадлежать даже вам, если вы ищете уединения по какой-нибудь причине, если захотите спрятаться там сами или если просто захотите спрятать там кого-нибудь.

Юноша покраснел.

— Но теперь, — спросил он, — кто живет там?

— Молодая дама, она выдает себя за вдову, но тень ее первого мужа, а иногда тень второго мужа приходят навещать ее. Только надобно сделать одно замечание: обе тени, очевидно, сговариваются о днях посещения, потому что никогда не появляются в одно и то же время.

— А давно ли, — спросил юноша с улыбкой, — прелестная вдова живет в домике, в котором могут являться привидения?

— Да уж месяца два. Впрочем, она живет очень уединенно, и, думаю, никто в продолжение этих двух месяцев не может похвастать, что видел ее: она выходит очень редко и при этом закрывается вуалью. Маленькая горничная — честное слово, прехорошенькая! — приходит ко мне каждое утро и заказывает еду на весь день. Кушанье относят к ним, его принимают в передней, платят щедро и тотчас запирают Дверь перед носом у моего посыльного. Сегодня, например, там пир, и для нее я приготавливал куропаток и перепелок, которых ощипывал, как вы изволили видеть.

— А кого угощает она ужином?

— Какую-нибудь из тех двух теней, о которых я вам говорил.

— А видали вы их?

— Да, но мимоходом, вечером после заката солнца или утром до рассвета.

— Однако ж я уверен, что вы заметили их, дорогой господин Бискарро, потому что из ваших слов видно, что вы тонкий наблюдатель. Скажите, заметили вы что-нибудь особенное в этих двух тенях?

— Одна принадлежит человеку лет шестидесяти или шестидесяти пяти; мне кажется, что это тень первого мужа, потому что она приходит, уверенная в законности своих прав. Другая — тень молодого человека лет двадцати шести или двадцати восьми. Она, надобно признаться, довольно робка и похожа на страждущую душу. Поэтому я готов поклясться, что это тень второго мужа.

— А в котором часу приказано вам прислать сегодня ужин?

— В восемь.

— Теперь половина восьмого, — сказал юноша, вынимая из кармана часы, на которые он смотрел уже несколько раз, — и вам никак нельзя терять времени.

— О! Ужин непременно поспеет, не беспокойтесь. Я пришел только поговорить с вами о вашем ужине и доложить вам, что я начал готовить его снова. Хотелось бы только, чтобы ваш товарищ, который опаздывает, приехал через час.

— Послушайте, любезный хозяин, — сказал юноша с видом человека, для которого такая вещь, как еда, является чем-то второстепенным, — не заботьтесь об ужине. Мой гость приедет, потому что мне нужно переговорить с ним. Если ужин не будет готов, мы переговорим перед ужином; если же, напротив, он будет готов, мы потолкуем после.

— Ах, сударь, — отвечал трактирщик, — воистину вы самый сговорчивый дворянин, и, если вам угодно положиться на меня, вы будете совершенно довольны.

При этом Бискарро очень низко поклонился — на что юноша ответил легким кивком головы — и вышел.

«Теперь, — подумал юноша, опять становясь к окну, — я все понимаю. Дама ждет гостя, который должен приехать из Либурна, а вооруженные люди хотят встретить его прежде, чем он успеет постучаться в дверь».

В эту минуту, как бы для оправдания догадливости нашего проницательного наблюдателя, слева от гостиницы раздался конский топот. Глаза юноши с быстротой молнии обратились на рощу, к сидевшим в засаде серым плащам. Хотя сумерки мешали видеть хорошо, однако ж ему показалось, что один из этих людей осторожно отводил ветви деревьев, а другие приподнимались и смотрели из-за скал. И те и другие, по-видимому, готовились к нападению. В то же время трехкратный отрывистый звук, похожий на щелчок взводимого курка, три раза послышался юноше и заставил его вздрогнуть. Он быстро повернулся в сторону Либурна, пытаясь разглядеть того, кому грозил этот убийственный звук.

Красивый и изящный молодой человек на прекрасной лошади рысью подъезжал к селению. Всадник ехал беспечно, подбоченясь, с гордо поднятой головой. На правое плечо его был накинут короткий плащ, подбитый белым атласом. Издали всадник казался полным изящества, радости и гордости. Когда же он приблизился, нашему юноше бросилось в глаза поэтичное лицо с ярким румянцем, огненными глазами, черными мягкими усами и с полуоткрытым в привычной улыбке ртом, в котором виднелись прекрасные белые зубы. В общем, победоносные кругообразные взмахи хлыста, легкое насвистывание, подобное тому, что вошло в привычку у щеголей тогдашнего времени и было введено в моду Гастоном Орлеанским, окончательно делали вновь прибывшего совершенным кавалером; он отвечал законам красоты тогдашнего французского двора, начавшего задавать тон всем дворам Европы.

Шагах в пятидесяти сзади ехал тем же аллюром разодетый и важный лакей, который, казалось, занимал между слугами такое же почетное место, как и его господин между дворянами.