Книга Ненадёжный рассказчик. Седьмая книга стихов - Данила Михайлович Давыдов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
сверх-я с оно – а ты, угрюмый
не знаешь, в общем-то, судьбы
и что агент ты социальный
средь поля социального
и габитус паранормальный
не означает ничего
я мог бы много перечислить,
но ты пиши, ведь ты пиит,
как хорошо башке без мысли,
ведь у меня башка болит
«тебе никогда не дадут возможности забыть, кто ты…»
тебе никогда не дадут возможности забыть, кто ты
укажут, возможно, на лица твоего черты
на выговор, на взгляды, на жизненные ходы
тебе никогда не дадут возможности забыть, кто ты
тебя никогда не пустят туда, куда пускают только своих
даже если ты пашешь за семерых и отчитываешься еще
за троих
всё равно им важнее смотреть на то как ты пыхтишь
и корячишься, какой ты псих
тебя никогда не пустят туда, куда пускают только своих
ты останешься тут когда они уже будут там
ты пей свой агдам, они уже давно по законным местам
им не требуется защиты и снисхождения, они не
прячутся за углом, по кустам
ты останешься тут когда они уже будут там
но лучше быть так, быть так как я, а я себя не отдам
«юный солдат не забудь…»
юный солдат не забудь
эту кровоточащую неправду
вставай в строй – вставай, вставай!
но не забудь
потому что утром весенним
или осенним вечером
я не хотел бы вспоминать о тебе
я не хотел бы вспоминать о тебе
«тихонько в комнату войдя…»
тихонько в комнату войдя
возможно наблюдать родителей
но нет сегодня нет сегодня
ничего возвышенного, мы спим
и родители спят, может быть даже умерли
ты вот на это на всё посмотри
стыдно стало, а? застит глаза?
отмазываться нельзя
когда мы сидели в этой комнате
и мама читала буратино
было как-то совсем иначе
но вы не помнете, вам противно
«ненавистен и тот кто думает что в телячьем вагоне…»
ненавистен и тот кто думает что в телячьем вагоне
мы получше чем на диване что-то догоним
но ненавистен и тот который клянёт свой род
ожидает звонка, трубку никогда не берет.
ненавистны, пожалуй, все. хоть хомячок в колесе
хоть эта старая дура, что цифру неправильно в индексе
ненавистны родные, далекие тем боле, и вообще
ненавистны всякие, кто перемещаются средь вещей
я к чему говорю? учить любви уж не мне
есть профессионалы по этому делу в родной стране
я не хочу любви, не хочу тепла
не хочу, удивитесь, даже чтоб не было зла –
– зло-то оно смешное, вторичное, христиане подтвердят
просто отсутствие свойств, а не свойство, но хуже, взят
за шкирку или кадык, ты вскрываешь тайник –
и фиг бы с ним, с тайником, но спрашивают, кто ученик,
кто учитель, кто родители, кто брат и сестра
кто сюда еще приходил, кто соседи, кто вот с того двора
и так далее. снимут кожу с тебя
исключительно истину возлюбя
правда тогда хорошо, когда за нею не кроется большая ложь
добро хорошо, когда зло ничтожно, но это, полож –
ем не всегда получается, бывает и поболе зло.
оно пустота, изнанка, ну просто нам вот не повезло.
любовь бывает, когда ее называют так
это умеет всяк, и хитроумный, и среднего разума, и простак
милость бывает, когда ты веришь, а вера бывает, когда ты с ней
часто нет ничего этого, приходится жить потесней
здесь должна быть строфа морали, но такой не будет строфы
вы знаете то же, что я, я знаю, то же, что вы
вообще, категории рождают лишь болтовню
но и то странное неуловимое чувство, которое я храню
«поэты не столько предсказывают, сколько вызывают войну…»
поэты не столько предсказывают, сколько вызывают войну –
это должна была бы мысль быть не моя, а, скажем, секацкого –
но, что поделать, так оно и происходит,
поскольку перемена имен произошла без оглашения
такого себе, кажется, даже легисты не позволяли –
но что поделать, прогресс он во всём прогресс
наша субкультура – лишь отпавшая от основного древа
нежная плоть, предназначенная к умиранию
ствол же растет себе вверх
«нет, не кризис, не декабрь…»
Дане Курской
нет, не кризис, не декабрь,
не желанье прочь отсюда,
просто лёгонькая рябь,
беготня, фигня, простуда
день, наверно, подрастет,
значит будем вероятно
сказывать свой анекдот
раз уже нельзя обратно
ничего, не бойся, зверь,
нас, паскуды, не отменишь
вообще, а не теперь –
ну, скажу, взаправду веришь?
«предположим, он закончен…»
предположим, он закончен
пусть бы и условна грань
нету смысла в этой ночи
нету, сядь и не буянь.
сам представь: оно пожралось,
здравствуй, вечности жерло
неизбывна лишь усталость –
ну так в этом повезло
слякоть, скука, запустенье
позади и впереди
в этом главное спасенье
в этом, господи прости,
счастье вечного финала
что ни снять, ни отменить
радость ложного начала
сладость никогда не быть
«с нечётко прорисованной…»
с нечётко прорисованной
сумкой на плече
незаинтересованный
идет такой вот вообще
на этой же
