Книга Терминатор 1938 - Алексей Николаевич Осадчий

а иновременец не будь дураком, подошёл, представился «помощником Флавиана Васильевича» и подкрепил упоминание областного партийного бога крепким рукопожатием, немножко «кодирнув» военспеца. Николай Маркович после передачи «импульса на максимальную симпатию» отнёсся к просьбе помощника тов. Жиженкова с пониманием, даже спутника своего оставил в столовой ждать оказии. Отъезжая мельком видел нефартового сержанта НКВД, ведомого под руки двумя солдатиками. «Гвардеец Ежова» судя по всему, ничего не помнил и ни хрена не понимал. Нормально, через пару часов очухается, а если и погонят из органов за утрату бдительности и удостоверения, так считай повезло — не попадёт под горячую руку забирающих власть в НКВД бериевцев.

Любезный Николай Маркович в Гомеле подвёз прямиком к «серому дому», так что пришлось немножко прогуляться по областному центру Советской Белоруссии до железнодорожного вокзала. Удивило обилие военных патрулей и неказистый вид солдатиков. Впрочем, пока ехали, «кодированный» инженер выложил всё как на духу. И про вселенский армейский бардак и про повальное пьянство среди офицеров, а что прикажете, «на сухую» ареста ждать? Оказывается, органы и командование далеко не каждому доносу ход давали, младших офицеров «упаковывали» в основном за реальные за прегрешения, а вот от комбатов и выше — уже интриги плелись. Сдавали друг дружку за местечко тёплое, за карьеру, за переезд из захолустья в город с населением в сотню тысяч, где есть школа нормальная, техникум а то и институт для детей и театр для супружниц. Чёрт, не понял сразу, год то 1938, театр действительно показатель «крутости» места службы.

И для закошмаривания конкурента вовсе необязательно анонимки строчить левой рукой — достаточно на партийном собрании усомниться в преданности товарища Иванова-Петрова-Сидорова делу Ленина-Сталина. И «компетентные товарищи» живо берут отщепенца на карандаш — план то надо выполнять по врагов народа разоблачению.

И теперь, наслушавшись откровений военинженера, под другим углом прокрутил «на флешке», мемуары советских военачальников переживших страшные годы, как военные, так и предвоенные. Они ведь, начиная с Жукова, только и делали, что отбивались на партсобраниях и слётах да конференциях от ретивых политруков, эдаких «мини-Мехлисов» и прочих «активистов». А Рокоссовского «замели» как раз потому, что не занимался Константин Константинович бумагомаранием, не отвечал той же монетой недругам. Вот и прослыл будущий маршал чистоплюем, которого можно безнаказанно, не опасаясь «ответки», обзывать хоть вредителем, хоть шпионом.

Нет, Мехлиса, суку, завалю прям безотлагательно. От ликвидации Льва Захарыча боеспособность Красной Армии резко повысится…

Глава 3

До Москвы добрался без особых приключений, всего то и потребовалось — проводнику купейного «мягкого» показать корочку НКВД, дополнительно сжав кисть стюарда-железнодорожника могучей киборжьей дланью. Слава Скайнету — «бригадирский уровень», позволяющий воздействовать на организмы прочих хомосапиенс, сработал как надо. Проводники значимых маршрутов, особенно идущих до столицы, все как один люди опытные и с госбезопасностью активно сотрудничающие. Влёт определят не только несоответствие фото в’сержантской ксиве' моей «морде лица», но и непременно вопросом зададутся — на кой ляд сержантишка провинциальный в поезд московский запрыгнул, какое-такое у него особое задание.

Всенепременно бы куратору стуканули проводники, но после «крепкого рукопожатия» прониклись оба и с радостью запустили в служебное купе, докладывая периодически о пассажирах — за какой надобностью в Москву едут, какие разговоры ведут, какие напитки употребляют. Такую задачку поставил чисто для проформы и для собственного успокоения. Можно, конечно и жёстко по мозгам проехаться Михаилу Харлампиевичу и Владимиру Марковичу, но негуманно это, ой как негуманно. Три века в рабстве у искусственного интеллекта научили ценить «свободомыслие», потому и кодировку сознания проводил в щадящем режиме, чтоб после позабыли советские железнодорожники о нашем мимолётном знакомстве и всё, никаких более побочных эффектов.

Периодически выходил из «служебки», постоять у окошка, «напитаться атмосфЭрой» грозного тридцать восьмого года…

Цена в купейный вагон отбивала желание среднестатистического советского человека прокатиться с комфортом, да и, по правде говоря, в основном по брони распределялись такие билеты. Ожидая на вокзале поезд, идущий на Москву, немного «поработал Паниковским». Нет, милостыню не просил, прикинувшись слепцом. Но портмоне у ответственного работника Гомельской заготовительной конторы таки скоммуниздил. Больно рожа у товарища Саакяна премерзкая — жиром глазёнки заплыли, усы точь-точь по моде как у Гитлера-Павлова, ну как такого хитрожопца и стопроцентно ворюгу, крестьян обвешивающего, обманывающего, не обнести?

Люди катят в первопрестольную исключительно по делам, праздных турЫстов не увидел, очень много вояк и чекистов. Но встречаются, один хрен встречаются прелюбопытнейшие персонажи. Дамочка демонической наружности (чёрнотой цыганской блистающая и худобой нарочитой) лет эдак тридцати пяти, постоянно дымила то у окна приоткрытого, то в тамбур выходила, когда «детные» пассажиры начинали возмущаться.

Инесса Викентьевна Смольская (представлялась собеседникам в обязательном порядке) ехала в Москву «хлопотать за мужа-комбрига» и так артистично глазыньки закатывала на слове «хлопотать», что искушённые совграждане к 1938 году такие «университеты» прошедшие, только неловко плечами пожимали и старались поскорее сбежать от «комбрижихи»…

Поначалу решил, — агентесса НКВД, работающая по поездам, но в зрачки мадам Смольской заглянул, издали, через полвагона, зрение то — орлы позавидуют, а у Инессы такой пламень адский в очах, сразу всё ясно…

Скорее всего дамочка действительно пережила трагедию, арест мужа, очень даже может что и взаправдашнего комбрига. И теперь в Москву двинулась на поиски правды и справедливости, ишь как подбородок решительно вздёрнут.

Только увы, не помогут ни бывшие сослуживцы супруга, ни покровители, возможно бывшие любовники, чинов высоких достигшие в столице. Зря нацепила мадам Смольская дорогие шмотки и роковой взгляд «отрабатывает» на «доверчивом телёнке Шурике»…

Шурик, точнее Александр Александрович Боровиков, командирован Московским университетом в Белоруссию для сбора народных сказок, песен, легенд и прочего фольклора. Командировка завершилась успешно — сотни сказов и сказок, частушек и красивых местных обычаев записаны молодым учёным. Уже послезавтра на кафедре он докажет доценту Пожарскому общность белорусского народа, располовиненного подлой перекройкой границ!

Попервоначалу подумалось, косит под ботаника Шурик, а на деле агент военной разведки, «промышлявший» в приграничных районах созданием агентурной сети. Но «протестил» парня, нет — чистый учёный, причём вылитый Шурик из «Кавказской пленницы»: очки, повадки, жесты, разве только брюнет. Похоже, молодой Гайдай знавал Александра Боровикова и наваял легендарное кино, опираясь на прототип, а Демьяненко уже в прежних комедиях оказался «облондинен», потому так и оставили артиста. А не проявился фольклорист, не отпечатался в истории, так война поди прибрала или последний вал ежовских репрессий. Сейчас же Шурик Боровиков «распушил перья» перед Смольской, рассказал пару уморительных историй про тосты. Приходилось научному работнику частенько в глуши полесской и могилёвско-гомельской наливать сябрам, чтоб они «в настрой вошли» и запели. А как наливать без тостов? И там та-а-а-акие пожелания ядрёные встречаются. Да, Гайдай знал Боровикова, 99,9 % знал…

Выждал момент, когда Смольская отправилась «припудрить носик».

— Короче, фольклорист, добра тебе желаю, от бабы отстань. Инессочка явно кукухой поехала,